Турецкий нажал на кнопку, останавливая пленку, и спокойно ответил:

— Я тебя, шалашовку, вызывал, да нет тебя в Москве — вот в чем беда.

Он исключительно редко разговаривал с женщинами в подобном тоне. Но эта сама напросилась. И, с удовольствием наблюдая, как схлынула краска с ее лица, продолжил:

— Беда, впрочем, не моя. Поскольку в смерти Калашникова следствие не меня подозревает.

— Кого же? Уж не меня ли?

— У вас мания величия, мадам. Но если вы убедите меня, что это вы, я поверю.

Какой-то идиотский разговор, подумал он при этом, но продолжил:

— Так что вам известно о гибели Егора Андреевича?

— Ничего.

— Как же объясняете данное вами интервью? Ваши смелые заявления?

— Никак. Захотелось привлечь к себе внимание.

— Вам это удалось, — расхохотался Александр.

Теперь он ее провоцировал. И она поддалась.

— Что за смех? — Она надменно подняла бровь.

— Я, любезнейшая Олеся Викторовна, на службе у вас не состою, волен смеяться, когда мне вздумается. Смотрю я на вас и думаю: еще молодая женщина, красавица, умница, владеет языками… И кто с вами рядом? Это же надо так любить деньги! Вы уж извините мою нескромность, но раз мы без протокола, так сказать…

Зеленые глаза сузились от злобы. Она опустошила бокал, тут же повторила заказ и прошипела собеседнику:

— А кто вам сказал, что со мной рядом только… Я, между прочим, была любовницей Калашникова!

— Вот как? — как бы изумился Александр. — А не скажешь… Вы так хорошо держитесь, словно не переживаете его смерть.

— А нужно непременно поседеть от горя? И вообще… — она опять залпом выпила, — не я одна была ею. Он, оказывается, тот еще ходок был! — Сомборская стремительно пьянела, но вновь заказала мартини.

— Это вы о Селин?

— Да, и о ней, прошмандовке французской… Да еще проверить нужно, какая она француженка… По русски-то без акцента чесала.

— Вы ее видели?

— Видела. Ни кожи, ни рожи. Вот вы, Турецкий, вы мужчина, объясните: как можно было променять меня — меня! — на тощую, невзрачную курицу?!

«Я бы променял, не задумываясь, — мысленно ответил ей Турецкий. — С лица, как говорится, воду не пить…»

— Ну сердцу не прикажешь, — дипломатично заметил он. — К тому же вы, так сказать, несвободны.

— Ну и что? И что? Непременно в ЗАГС переться нужно? Можно и так любить друг друга, и…

— И жить на деньги стареющего спонсора, — усмехнулся Александр.

— Да кто вы такой, чтобы судить меня? Я Егора любила, а он меня — нет! Так что же мне, жизнь нужно было себе искалечить?1 Во имя чего? — Она замолчала, уставившись снова в пустой бокал, и тихо проговорила пьяным голосом: — Вру я все. Нужно было… Нужно было родить от него, как эта девчонка собирается… Чего я боялась? Я ведь еще нестарая, могла бы родить. А теперь что? Ничего у меня от него не осталось… У какой-то соплюшки будет расти Егоров сын, а у меня ничего… Слушай, а может, мне его купить? Выкупить у нее ребеночка, а? Зачем он ей? Она еще настрогает…

— У кого? У кого выкупить? — наклонился к женщине Турецкий. — Это вы про Селин?

Но она отпрянула, нахмурила лоб:

— При чем здесь француженка? Это я так… Не слушай меня, болтаю глупости… Нужно еще заказать выпить. Турецкий, закажи мне мартини…

В кармане у следователя запиликал мобильный. Он достал трубку.

— Але, Александр, как ты там? — послышался встревоженный голос Меркулова.

— Нормально, а что? — досадливо откликнулся он. «Только-только, понимаешь, контакт устанавливается, а тут…»

— Накопал что-нибудь?

— Пытаюсь.

— А ты не пытайся. Давай-ка дуй на таможню в Торфяновку. Там машина Калашникова задержана.

— Почему?

— Вроде бы наркотики. Лети туда да проверь.

— Откуда информация?

— От Соболевского, представь.

— И ты поверил? И проверил?

— Проверять будешь ты…

— Ладно, Костя, я перезвоню. — Саша отключил трубку.

— Что там Арканя вашему ведомству сообщил? — расслышав фамилию магната, пьяно заулыбалась Сомборская.

— Как вы думаете, Соболевский может быть причастен к смерти Егора? — не ответил ей Александр.

— Арканя? Ну если бы это произошло полгода назад, я бы ответила — да! А теперь-то чего? Какой мотив?

— Ревность.

— Так между мной и Егором последние полгода ничегошеньки не было, как ты не понял, сыщик? Я с ним роман крутила еще до того, как он во Франции оказался. Это когда было-то, прикинь! Год назад. А потом… Был момент… Но… Как в песне поется: раньше были времена, а теперь моменты… Я ж говорю, разлюбил он меня, раз-лю-бил! — по слогам произнесла она и опустошила новый бокал мартини.

— Так зачем же вы заявление в прессе делали?

— Зачем? Чтобы Аркашку позлить. А то он слишком расслабился. Позволять себе много стал, — неожиданно злобно ответила женщина. — Хозяином себя возомнил… А надо мной хозяев нет, понял, Пинкертон?

К столику подошла нагруженная фирменными пакетами Ирина. Остановилась, с изумлением разглядывая Сомборскую. Та подняла на нее мутный взор, затем перевела его на Турецкого:

— 3-значит, генерал, возите жен по служебным командировкам?

— Вообще-то жена у меня одна. И она сопровождает меня за мой счет, — улыбнулся Александр, поднимаясь навстречу Ирине.

— Ла-адно, я никому ни-ни. — Она приложила палец к губам. — Но и ты, сыщик, Аркане не говори, что меня встретил. Он, дурила, думает, что я в Италии. — Она расхохоталась. — Ну прощай, Джеймс Бонд!

Ирина взглянула на мужа.

— Что ты с ней сделал? Ее же нельзя оставлять одну! Нужно проводить…

— Не волнуйтесь, мадам. Я путешествую на авто…

Сомборская указала глазами на припаркованный неподалеку «кадиллак». Водитель, крепкий молодой парень, стоял возле машины в боевой стойке, не спуская глаз с хозяйки.

— Может, вас подвезти? — спросила Сомборская.

— Нет, — в один голос ответили супруги.

Они взяли такси, поехали в гостиницу. Турецкий, нахмурившись, смотрел на мелькавшие за стеклом каштаны.

То, что сказал Костя, поразило его. Какие наркотики? Что за бред? Что произошло с Егором перед отъездом?

Он собирался в дорогу. Впереди этап «Формулы». Потом он вернется — виза еще не закончилась, и они с Селин поженятся. Так он решил, так оно и будет.