Бизнесмен показал ей видеофильм, где вполне веселые, красивые девушки выступали со сцены, а затем рассказывали в камеру, как замечательно им живется…

Она уехала, написав родителям письмо в день отъезда. Никто не успел ее задержать. Да никто и не смог бы удержать. Ей было лишь восемнадцать, она грезила большим будущим, мечтала стать знаменитой.

И попала в публичный дом. Господи, сколько таких историй видела она по телевизору: девчонок обманом вывозили из России, продавали сутенерам. Ни разу ей не пришла в голову мысль, что она сама может стать жертвой подобных обстоятельств. Может быть оттого, что воспитана она была в маленьком городке, где все были на виду, где невозможно сделать подлость и не поплатиться за это…

Потом были почти два года полного кошмара. Дважды она пыталась бежать, ее ловили, избивали до полусмерти, морили голодом. Сумасшедший старик, ее мучитель, постоянный клиент фирмы, — это было наказание за непослушание, своего рода епитимья.

Когда ей удалось покинуть Париж, она мечтала лишь об одном: чтобы судьба помогла ей скрыться, отсидеться, а потом вернуться домой.

Судьба подарила ей куда больше: красивого, щедрого, отважного русского парня. Подарила, чтобы отнять…

В тот день она вышла из гостиницы, чтобы сделать покупки. Но едва отъехала и завернула в переулок, ее машину блокировали два «мерседеса». Из одного вышел, переваливаясь с ноги на ногу, Поль… Он же Паша-Король.

От ужаса руки и ноги стали ватными, она не могла открыть дверцу автомобиля. И сидела, глядя на мужчину взглядом кролика перед удавом, пока Паша не ткнул в стекло дуло пистолета.

— Ну что, лярва, отыскалась? — как-то даже ласково спросил он и сел к ней в машину. — Ты у нас теперь знаменитость, оказывается! С русским гонщиком спишь, елы-палы! Мы о тебе из газет узнали.

Она вспомнила вспышки фотоаппаратов перед зданием больницы.

— Ну и как твой Калаш? Чего молчишь-то, сука?

Она не могла вымолвить ни слова. Горло словно перехватило плетью, как тогда, когда мсье Гордон затягивал ремень на ее шее…

— Ладно, молчи, это ты от радости, видно… Я тебе что сказать хочу… Посадила ты меня на бабки, круто посадила. Пришлось новую певичку искать, клиенты тебя заждались… Так что за тобой должок. Очень не слабый. Сто тысяч евриков, сечешь? Ты попроси у своего гонщика, он ведь тебе даст, правда? — Паша явно издевался. — Что, не даст? — как бы изумился он. — Такой жадный?

— У него нет таких денег, — вымолвила наконец девушка.

— А что же гонки-то? Он ведь вроде на ноги встал, так в газетках пишут.

— Он… Он здесь не участвует больше. Вообще, он скоро в Москву возвращается…

— Правильно, и папарацци то же самое пишут. Мол, контракт Калашникова заканчивается. Гуд-бай, дескать, Русская чума. Что ж, тогда придется тебе одно дельце провернуть…

Он закурил, неторопливо заговорил.

Когда он закончил, она слабо возразила:

— Но я не знаю, когда именно он поедет.

— Ничего, подержишь наркоту у себя. И не вздумай рыпаться или бежать. Ты теперь под присмотром, поняла? Здесь для этого специальный человек сидит, тебя, суку, караулит. Будешь дергаться — человек мой тебя завалит, да и гонщика твоего за компанию. Кроме того, тебя ищет полиция. В доме Гордона пропали драгоценности. Так что ты в моих руках, шкура.

Он вышел из машины, оставив на сиденье большой пакет, сел в один из «мерсов», и обе машины скрылись.

В глубине переулка стоял аккуратный пикап. Водитель, молодой парень в рабочем комбинезоне, закончил видеосъемку, убрал портативную камеру, сообщил в рацию:

— Они уехали, она осталась одна.

Селин не обратила внимания на пикап, который сопровождал ее до магазина и потом почти до самых ворот гостиницы. Она вообще ничего не видела от застилавших глаза слез.

Егор опустился рядом, уткнулся лицом в ее волосы. Селин сцепила зубы, чтобы не застонать от безысходности. Она должна сделать то, что ей приказано. Иначе они убьют ее. Да и его не пожалеют. И кто их остановит? Никто. Мафия бессмертна.

Чета Турецких прогуливалась по улочкам маленького французского городка. Вернее, так могло показаться стороннему наблюдателю: двое туристов бесцельно бродят, любуясь окрестностями. Не очень понятно, что занесло их сюда, в это захолустье. Хотя, с другой стороны, местечко стало некой достопримечательностью. На днях приехала шикарная русская, которой непременно хотелось побывать там, где провел последний год гонщик Каляш. Похоже, мадам Зитуни, владелица гостиницы, может сделать на этом неплохой бизнес. Странные эти русские: что смотреть на пустые стены? Идолопоклонники, азиаты — что с них взять…

Так думали жители городка, наблюдая за парой из окон домов или автомобилей.

Турецкий шел, думая о своем. Разговор с Берцул-лони ничего не прояснил. Итальянец нахваливал Егора, закатывал черные, навыкате, глазки, восклицал: «Каляш? О, манифик! Суперстар», — и недоуменно пожимал плечами на любые вопросы, касавшиеся нападения на Егора: мол, ничего не знаю, мсье. Да еще таращился на Ирину. Отвешивал комплименты: дескать, русские женщины самые красивые в мире. Это мы и без тебя знаем, болван! В общем, единственная информация, которой удалось разжиться, — адрес гостиницы, где жил Егор. Они уже направились было туда, но их догнал пожилой мужчина: механик «конюшни», просто Жан Пьер — так он отрекомендовался. Он, оказывается, слышал, что из Москвы приехал сыщик, который расследует обстоятельства смерти Каляша…

«Просто Жан Пьер» предложил посидеть в маленьком кабачке. Предложение было принято. Они сидели за графином местного вина, Жан Пьер рассказывал о Егоре. Он говорил о нем как о гонщике, сыпал специальными терминами. Ирина с трудом переводила, не понимая и половины в быстрой, страстной речи француза. Было очевидно одно: Жан Пьер относился к Егору с уважением и нежностью.

— И вот что я вам скажу, мьсе. Не мог Каляш разбиться, поверьте мне! Он был супер! Хай-класс. Он владел болидом как самим собой. И это после ранения, после месяцев, проведенных в инвалидной коляске! Это не несчастный случай, поверьте старому волку.

Турецкий спросил:

— А что с ним случилось здесь? Вы знаете, кто напал на Калашникова? И за что?

Мужчина раскурил трубку, помолчал, задал свой вопрос:

— У вас в стране есть националисты?

— Кто?

— Ну наци, фашисты, которые преследуют иностранцев. Нутам… негров, цыган…

— Есть, к сожалению.

— И у нас они есть, — выразительно произнес Жан Пьер.

— Вот как? То есть это было нападение на национальной почве?

— Да. Это все у нас знают. Знают, кто нападал.

— И кто же?