• Уклон в сторону зла почти всегда круче, чем в сторону добра. Например, в экспериментах по обучению животных у крыс формировали конфликт между приближением и избеганием: когда они приближались к цели, их не только вознаграждали пищей, но и наказывали легким разрядом тока. Это привело к неопределенности выбора между достижением конца пути и его избеганием, и крысы стали метаться, бросаясь то к цели, то от нее. С помощью прибора, измеряющего силу их стремления к цели и от нее, психологи получили количественные данные о силе этого раздвоения. Как оказалось, по мере приближения к цели оба стремления усиливались, но тенденция к избеганию росла быстрее и имела более крутой график[327].

Приснопамятное правило расовой классификации по «одной капле крови» восходило к Code Noir, «Негритянскому кодексу» 1685 г., призванному гарантировать чистоту белой расы путем отсева полукровок, тогда как, отмечают Розин и Ройзман, «отсутствуют исторические свидетельства положительного эквивалента статута об „одной капле“ — то есть положения, согласно которому членство в расовой привилегированной группе приобреталось бы обладанием „одной каплей“ расово правильной крови»[328].

Диспропорциональность восприятия хорошего и плохого имеет вескую причину: прогресс движется, главным образом, по нарастающей и небольшими шажками, а регресс часто происходит единовременно, одним катастрофическим обрушением. Например, все части сложного механизма или тела должны работать согласованно для его функционирования, но отказ одной части или системы может обернуться катастрофой для остальных частей и систем, когда механизм останавливается или организм умирает. Необходимо поддерживать стабильность общей системы, для чего мозг, управляющий системой, должен уделять главное внимание угрозам, способным уничтожить организм. Вы живете лишь до тех пор, пока все в вас работает, поэтому хорошие новости (скажем, что сердце благополучно качало кровь еще один день), остаются незамеченными, но несмертельное нарушение сердечной деятельности сосредоточивает мысли на этом единственном плохом событии. И это правильно. Очень многое может быстро развернуть ситуацию в опасном направлении, создав диспропорцию между жизнью и смертью.

Стивен Пинкер развивает это объяснение с точки зрения эволюции, отмечая, что в нашем эволюционном прошлом наблюдалась диспропорция выигрышей: для выживаемости последствия чрезмерной реакции на угрозу оказывались менее значимы, чем последствия недостаточной реакции. Поэтому мы склонны к гиперреакции, то есть к пессимизму. Пинкер решительно возлагает вину за развившийся у нас пессимизм на второй закон термодинамики, или энтропию. В нашем мире — особенно в мире, где у наших предков развивалась познавательная способность и эмоции, которые мы унаследовали, — энтропия диктует, что путей ухудшения ситуации больше, чем путей улучшения, поэтому наша современная психология настроена на мир, который в прошлом был опаснее, чем сегодня. «Второй закон термодинамики определяет конечную цель жизни, разума и стремлений человека — используя энергию и информацию, опрокинуть тенденцию энтропии и создать убежище благоприятного порядка», — отмечает Пинкер[329]. Непревзойденное объяснение энтропии можно увидеть на наклейках на бампер: «Дерьмо случается». За так называемыми злоключениями, всевозможными несчастными случаями, моровыми поветриями, голодом и болезнями не стоят целенаправленные силы — боги, демоны или ведьмы, насылающие проклятия, — просто энтропия идет своим путем. Бедность не требует объяснений, поскольку именно это вы получаете, если ничего не делаете; богатство нужно объяснить, чем и занимается экономика[330].

В более опасном мире выгодно избегать риска и чрезвычайно чутко реагировать на угрозы, и, если все идет хорошо, ставка на еще большее улучшение не стоит риска, что дело изменится к худшему. Чтобы смоделировать это явление, рассмотрим, почему мы склонны искать значимые паттерны как в осмысленном, так и в бессмысленном шуме, — то, что я называю стереотипированием. Предлагаю такой мысленный эксперимент. Представьте, что вы живете 3 млн лет назад на равнинах Африки. Вы крохотный прямоходящий примат с маленьким мозгом, чрезвычайно уязвимый для множества хищников. В траве что-то шуршит. Это просто ветер или опасный хищник? Если вы предположите, что шорох в траве — это опасный хищник, но окажется, что это был просто ветер, то совершите ошибку типа I, или получите ложноположительный результат — поверите в реальность того, чего нет. Вы связали шорох в траве с опасным хищником, но в данном случае связь отсутствовала. Ничего страшного. Вы отходите от источника звука и становитесь более настороженным и внимательным. Если же вы предположите, что это был всего лишь шум ветра, а это окажется опасный хищник, то совершите когнитивную ошибку типа II, получив ложноотрицательный результат — поверите в нереальность того, что есть. Вы не смогли связать шум в траве с опасным хищником, а в этом случае связь была, что, вероятно, превратит вас в очередную трапезу хищника. Чтобы избежать когнитивных ошибок такого рода, прочему бы просто не подождать в траве и не собрать больше данных о шуме? Потому что хищники не ждут, когда потенциальная жертва соберет о них больше данных, — они незаметно преследуют жертву и подкрадываются к ней. Так что базовый выбор — предполагать, что в большинстве случаев шорох травы вызван опасными хищниками, а не ветром. В своей книге «Тайны мозга. Почему мы во все верим» я вывел следующую формулу стереотипирования:

Моделью мне послужило авторитетное правило Гамильтона, названное в честь знаменитого британского эволюционного биолога Уильяма Д. Гамильтона. Правило гласит: