Несколько минут они неподвижно стояли на берегу реки, в брызгах грохочущего водопада, окутанные призрачной дымкой счастливых воспоминаний. Потом Илон открыл глаза и робко улыбнулся.

— Не представляешь, как я рад тебя видеть, — сказал он, разглядывая ее серьезное лицо, и вновь замолчал.

У него накопилось столько вопросов, у него было столько желаний, но он просто растерянно хлопал глазами, как смущенный мальчишка перед первым поцелуем.

Мэй медленно провела ладонью по его щеке.

— Я тоже, — со вздохом сказала она и вдруг всплеснула руками. — Ну кто воткнул этот пошлый фон в комнату для свиданий?!!

Голограмма осеннего пейзажа беззвучно растворилась, а на ее месте вспыхнули многоцветные геометрические фигуры — картины Мэй, словно нарисованные радугой и напоминающие большие елочные игрушки.

Стало тихо, и Илон отчего-то почувствовал себя совсем не уютно, в этой полупрозрачной дурацкой распашонке посреди просторной комнаты цифратория.

— Твои волосы…

— Тебе нравится?

— Да… Наверное…

— Ты уже познакомился с местной Фрекен Бок?

Илон с непониманием поглядел на Мэй.

— Одна из ангелов, которая выдала тебе эту промокашку, — Она хихикнула со смущением. — Уверена, она на тебя пялилась, пока ты… Ну ты знаешь. Говорят, она любит подсматривать за большими красивыми мальчиками в раздевалке.

Илон презрительно поморщился. А Мэй не спеша прошлась между картинами, повисшими в воздухе.

— На самом деле мне ее немного жалко, — сказал Илон с ноткой грусти. — Понимаю, лайкают тут щедро. Но я бы так не смог… Изо дня в день: «Следуйте туда, идите сюда, снимайте это, одевайтесь в то». Как робот. Неудивительно, что она похожа на выцветшую фотографию.

— Да, наша Айзи на конкурсе чувственности дала бы ей фору, — усмехнулась Мэй.

И они рассмеялись. Илону чудилось, будто мелкие бабочки порхают не только на платье Мэй, но и внутри него — где-то чуть ниже груди, щекочут его своими бархатистыми крыльями. Ему больше не хотелось спрашивать ее ни о чем на свете. Просто быть с ней рядом, смотреть, как она медленно и величественно ходит между голографическими картинами, ловить ее хитрый взгляд, слушать ее чарующий голос. Но Мэй сама завела разговор.

— Знаешь, я познакомилась с твоим психологом, Шварцем. Оказался приятный во всех отношениях человек. Гораздо лучше, чем ты о нем отзывался. А его супруга, Аманда, — само очарование. Он тебя даже вспомнил.

— Приятный… — повторил Илон, понимая, что городского психолога кавены устранили не просто так.

Он еще не сложил весь паззл, но понимал, что Шварц во всем этом кошмаре играл не последнюю роль.

— Ой, не переживай. Виктор не выдал мне твои маленькие секреты.

— Я и не переживаю, — нахмурился Илон.

Он попытался согнать мрачность со своего лица и натужно улыбнулся.

— Ты побывал у моего нотариуса?

Беседа сворачивала в неприятное русло, захламленное и зловонное, как старая свалка.

— Твое завещание, твой подарок. Было… — Илон не находил подходящего слова. … — неожиданно. Пожалуй, тоже воспользуюсь его услугами.

Илон услышал в своем голосе осуждение и раздражение. Мэй тоже уловила отзвуки легкого упрека.

— У тебя есть полное право на меня злиться.

Илон хмыкнул в ответ. Она, не проронив ни звука, пошла среди своих пестрых фигур — прекрасная и желанная королева геометрии. Он как-то спросил ее, почему именно кубизм, если у нее выходят классные портреты? А Мэй так долго и с такой пылкой страстью рассуждала про гармонию, форму, лаконичность и простоту, что навсегда отбила у него желание погружаться в философию живописи. В том, что случилось за последние три дня, не было ни гармонии, ни простоты.

— Я на тебя не злюсь, — смягчился он, глядя в глаза в глаза. — Просто… Твоя смерть, твое завещание. Все полетело кувырком.

— Ты вскрыл пакет?

— В тот же день. В тот проклятый дождливый день.

— И?

— Что «и»? Что я об этом думаю?

Мэй покивала с серьезным видом.

— Мне все равно. Правда. У нас у всех есть свои скелеты в шкафу.

— Догадываешься, кем я была в той, прошлой жизни?

— Ну, ты носила красный кленовый лист… — начал размышлять Илон. — И имела доступ к боевым стимуляторам, а их в соседнем магазинчике не купишь. Кто-то их предоставил тебе. Кто-то из… Совета. Думаю, ты что-то вроде двойного агента. Не знаю уж, как это правильно называется.

— Я знала, что ты разгадаешь этот ребус, — Мэй с такой гордостью заявила об этом, словно он совершил величайшее открытие в истории. — Надеюсь, ты избавился от боевых стимуляторов. Не хочу, чтобы тебя лишили право на место в цифратории. Я держала их… на всякий случай.

Илон напряженно молчал.

— Как это случилось? — вдруг спросила она и удалилась от него в угол, словно убегая от грядущего ответа.

— Ты точно хочешь, чтобы я тебе рассказал подробности?

— Да, — спокойно произнесла Мэй, остановилась и повернулась.

Конечно, она хотела знать, не сомневался Илон. И даже слегка удивлялся тому, что этот вопрос не прозвучал в первые секунды их встречи. Мэй… Любопытная Мэй, смелая и решительная Мэй — открытая всеми миру, каждый миг познающая его сквозь призму собственных чувств и впитывающая новую инфу, как губка влагу.

— Думаю, тебя… убили те же люди, что и Шварца.

Мэй вытаращила на него свои темные глаза, припечатав его неопределенным взглядом. Илону казалось, что он знает ее сотню лет, но не припоминал, чтобы она выглядела такой растерянной и изумленной одновременно. Ответ потряс ее, и она словно еще не понимала, как на него реагировать: удивиться, огорчиться или испугаться.

— Но… его… Это ты узнал от пьюров?

— И да, и нет.

От переживаний у Илона начали путаться мысли.

— Как это? — все еще не понимала она.

— В новостях сказали, что Шварца убили кавены. Нашли кленовый лист на его трупе. А тебя… — Он глубоко вздохнул, будто собирался с боем прорываться сквозь следующую фразу. — Я своими глазами видел, кто это сделал. Последние секунды твоей жизни. Он, они тоже были… из наших.

Илон все еще не решался назвать имя убийцы. Стало тяжко, и он сполз по стенке, горестно обхватив колени руками, как тогда — в комнате отеля, словно желал обнять сам себя.

— Ты как будто пытаешься мне что-то сказать.

Илон не смотрел на Мэй, взор его блуждал у ее ног, ощупывая аккуратные короткие пальчики.

— На твоем месте должен был оказаться я. Ты спасла меня, Мэй. Столкнула с кровати, когда снаружи из пулемета разносили нашу квартиру.