не спросил. Только лежал рядом и вонял потом и дымом сигареты. Докурив, он встал, включил полный свет и спросил, не глядя на меня:

— Тебе не пора домой? Могу подвезти.

— Вот подонок! — в ярости прохрипел Лидин в трубку. Ему хотелось колотить её о стену, разбить к чёртовой матери телефон о собственную голову. Зачем он заставил бедную девочку вновь пережить весь этот ужас и кошмар?

— Это ещё не всё! — тихо продолжила Лена. — Оказывается, в спальне работала видеокамера. Катька наняла Вадима, чтобы он соблазнил меня. Она хотела показать запись Лёшке, чтобы тот бросил меня, и у неё, наконец, появился шанс заполучить его.

— Не может быть!

— Может. Но я слишком долго сопротивлялась, и плёнка кончилась раньше чем… Ты понимаешь?

— Да. — Лидин чувствовал себя полным подонком, но всё же спросил: — И что сказал Лёшка?

— Ничего. Мы никогда с ним не говорили об этом. Я знаю только, что Вадим вскоре попал в больницу. Кто-то его сильно избил. И сейчас он не такой красавчик, как раньше. И, говорят, с женщинами у него теперь большие проблемы. Даже жена от него ушла.

— Молодец, Лёшка!

— Да, Лёшка молодец. Вот только я с тех пор не верю в принцев. Не верила, пока не встретила тебя…

— Какой же я принц, — промямлил Лидин. — Не высок, не строен, не красив…

— Ты ещё скажи, стар, — неожиданно захихикала она в трубку.

— Ну-у, не то чтобы… — затянул Игорь, радуясь, что она повеселела.

— Господи, какое всё это имеет значение? — вздохнула Лена. — Только теперь я понимаю, что вовсе не любила Вадима. Я любила в нём свою мечту. И как только действительность разбила мои грёзы, «принц» исчез, а с ним и призрачная любовь. С тобой всё совершенно иначе…

Она замолчала. Лидин не знал, что делать, что сказать. Возражать — глупо, соглашаться — смешно. Тишина в трубке давила, и он робко произнёс:

— Лена, милая, не молчи. Скажи ещё что-нибудь.

— Я не молчу, — послышался в ответ её голос, полный горя. — Я привыкаю к разлуке…

— К какой ещё разлуке?

— Ты же не бросишь ни жену, ни дочь, ни даже своих рыбок ради меня. Ведь так? Вот видишь — теперь ты молчишь, хотя между нами расстояние и телефон.

Боже мой! Сколько мы спорили с девчонками об Анне Карениной и Татьяне Лариной: что важнее — любовь или семья? И большинство из нас, и я в том числе, стояли на том, что любовь всего важнее! Ради любви можно пойти на всё, пожертвовать всем! Какая же я была дура…

— Ты не дура. Вы с девчонками правы. Любовь — это главное в нашей жизни. И любовь всегда сопровождается жертвенностью. Тут главное — не ошибиться: кто и чем должен пожертвовать. Неправильный выбор приводит вместо счастья к трагедии.

Мне всегда были омерзительны богатенькие сладострастные старички и их молоденькие продажные любовницы. Эти сатиры знают, что скоро конец, и торопятся ухватить от жизни как можно больше удовольствий. Их не очень-то волнует, как к ним относятся на самом деле их сексуальные куколки. К счастью, мы с тобой не из таких. Я не богат, а ты не продаёшься.

Есть ещё другие персонажи, о которых говорят: седина в бороду, бес в ребро! Эти могут бросить всё ради своей «последней любви». Разрушают семью, разругиваются насмерть с женой и детьми и уходят к молодой и красивой, но почему-то одинокой. Я могу понять такого бедолагу: действительно, последняя любовь, неожиданная свежесть чувств и страсти. С женой уже такого нет, с нею всё давно в прошлом. И дети выросли и давно живут своею жизнью. Ради чего же отказываться от столь близкого и манящего счастья новой любви? И с треском, скандалами рвут «старое», уходят в «новое», вот только что-то я никак не могу припомнить счастливых концов таких историй. А ты?

— Ты опять прав. Чего ж тогда удивляешься, что я привыкаю к разлуке?

— Не торопись привыкать. Мы нашли друг друга. Наше чувство взаимно и пока живо. Мы можем встречаться, общаться…

— Ты всё же предлагаешь мне роль любовницы?

— Противно, да? Любовь — это чувство. Огромное, всепоглощающее. Но как любое чувство, оно со временем может ослабеть или усилиться, пройти или трансформироваться в другое чувство, порой совершенно противоположное!

Юность безоглядна и почти всегда сопровождается максимализмом: всё или ничего! И это понятно: юности нечего терять — всё ещё впереди, всё ещё возможно. Поэтому можно отринуть разум и подчиниться велению чувств. А зрелость не так легко отодвигает в сторону полученный в безоглядной юности опыт.

Ты ведь не думаешь, что я женился без любви на совершенно безразличной мне женщине, родил и вырастил с ней дочь и прожил не один десяток лет? Когда мы с Любой решили пожениться, наши родители были категорически против.

— Сначала надо закончить институт, а потом уж создавать семью, — говорили они нам.

Мы с Любой учились в одном институте, но жили в разных общежитиях: я — в Лосинке, она — в Мытищах. Оба были из «нищих» — сильно зависели от стипендий и родительской помощи. И оба считали, что «любовь важнее всего», и что «с милым рай в шалаше».

Нет, мы не разругались с родителями, не побежали вопреки их воле в ЗАГС, а просто стали жить вместе. Как вы теперь говорите — «гражданским браком». Совершили своеобразный обмен: парень из моей общаги переехал к своей девчонке в мытищинскую, а Люба — ко мне в Лосинку.

Для Любы такое решение было совсем не просто принять: тогда провинциальные девушки весьма неохотно шли на подобное открытое сожительство. Но свобода студенческой жизни и нравов, отдалённость от родительского ока и огромное желание быть вместе помогли нам переступить моральные рамки.

Однако, хоть между Москвой и Коломной более ста километров, наши родители всё же вскоре обо всём узнали. «Добрые люди» всегда и везде находятся — донесли. Был, конечно, страшный скандал, когда мы однажды приехали домой на выходные. Особенно бушевала Любина мать, всегда зависевшая от мнения своих подруг и соседок.

Но и мы были непреклонны. И на четвёртый курс я вступил уже женатым человеком, а диплом получал молодым и счастливым отцом. Любе пришлось брать академический отпуск и доучиваться позднее, что не прибавило мне тёщиной любви.

Нас долго сопровождали бытовые и материальные трудности. Всё было: и семейные общаги, и голодные праздники, когда нечего было поставить на стол, и работа по полторы-две смены, и ссоры по пустякам, и примирения. Всё было, и через всё мы прошли вместе,