Мог ли Натан сделать это? Привезти сюда меня и Стивена для очной ставки со Стеллой? И с Бертом? Мог ли он заморочить нам голову? Возможно, это был некий эксцентричный способ искупить собственную вину? Нет, невозможно. Никоим образом. Это безумная идея. Но вся эта ситуация отдает безумием… И в последнее время он ведет себя более странно, чем обычно.

Желчь подступила к горлу Моники. Ее едва не стошнило. Она думала о пассивной агрессии Натана, о его блестящем интеллекте. Он любил читать детективы с запутанным сюжетом, истории о преступлениях гениальных безумцев. Он был одиночкой, любившим совершать долгие прогулки в лесу. Он считал, что может разговаривать с деревьями, и они отвечают ему. Он терпеть не мог Стивена Бодена. Иногда, хотя он вел себя как любящий муж, у нее возникало странное ощущение, что какой-то частью своего существа, захороненной глубоко внутри, он ненавидит ее за то, что она привела Стивена на их брачное ложе и нанесла ему жестокое оскорбление. В его собственном доме. А потом она вынудила его скрыть свое преступление, чтобы он смог защитить себя и свою семью.

Возможно, Натан втайне был зол даже на Берта Кундеру, который помог ему скрыть преступление и избавиться от главной улики?

Мог ли Натан в самом деле хотеть, чтобы четырнадцать лет назад кто-то дал свидетельские показания, чтобы он сам не был вынужден выдать свою жену властям?

Надеялся ли он, что кто-то еще уничтожит ее и Стивена, чтобы собственные дети по-прежнему любили его?

В лесу раздался резкий треск, следом другой. Птицы разлетелись с ветвей.

– Выстрелы! – воскликнула Стелла, широко распахнув глаза.

Кто-то закричал. Крик был мужской, исполненный боли и отчаяния. У Моники кровь застыла в жилах. Крик прозвучал снова.

Ломая ветки, Стелла бросилась бежать через лес в сторону крика.

– Стелла! – взвизгнула Моника. – Стелла!

Но Стелла уже исчезла в лесу.

Моника развернулась и побежала в противоположную сторону. Чистый ужас заставлял ее двигать ногами и беспорядочно размахивать руками. Но даже в таком состоянии она не забывала следить за деревьями, перебегая от одного куска оранжевой маркировочной ленты к следующему, возвращаясь к дому.

Кэти застучала кулаком в заднюю дверь дома.

Ответа не последовало.

Она покрутила дверную ручку, рванула на себя.

Заперто.

Мы велели Деборе запереть двери…

Но ее желание попасть в дом находилось за пределами здравого смысла. Кэти могла думать только о том, как проникнуть внутрь, любым способом. Она снова рванула дверь, обливаясь холодным потом. В лесу за ее спиной раздался сухой треск. Она застыла на месте. Очередной резкий хлопок эхом раскатился по лесу.

Выстрелы!

Кэти услышала мужские крики. Животный ужас, звучавший в этих криках, был невыносим.

Она отвернулась от двери и вслепую побрела по грязному снегу вдоль боковой стены дома, периодически падая и поднимаясь на ноги. Вскоре показалось крыльцо. Она пробежала последние метры и заколотила в парадную дверь, – рыдая, всхлипывая, умоляя впустить ее. Она промокла и была заляпана грязью.

Ответа не было.

Она потянула за ручку; к ее удивлению, дверь открылась. Помедлив, Кэти метнулась внутрь, захлопнула дверь, закрыла задвижку и прижалась обеими руками к шершавому дереву. Она тяжело дышала.

Понадобилось несколько секунд, чтобы ее мозг снова заработал. В доме было темно и тихо. Слишком тихо.

Дебора?

Кэти отошла от двери и направилась к подножию лестницы. Она положила руку на перила и прислушалась.

– Дебора! – позвала она.

Дом заскрипел и дохнул ей в лицо холодным воздухом с горьковатым привкусом дыма.

Кэти бегом поднялась наверх и остановилась на лестничной площадке. Дверь Деборы была закрыта. Она осторожно приблизилась, подняла руку, собираясь постучаться, но помедлила.

– Дебора?

Молчание. Дом снова издал скрипящий звук, словно выходил из зимней спячки. Кэти содрогнулась. Она тихо постучала, затем потянулась к дверной ручке, осторожно приоткрыла дверь и заглянула внутрь.

– Дебора?

Комната была пуста.

Снаружи донесся новый звук. Ручной клаксон. Гудок, похожий на сирену, ненадолго умолкнул, потом возобновился.

Где Дебора? Один клаксон должен был остаться у нее. Неужели она вышла на улицу?

А как насчет Стивена и Берта? У них тоже был клаксон и ружье в придачу.

Кэти поспешно вышла из комнаты, метнулась по коридору и ворвалась в свою спальню. Она закрыла и заперла дверь, потом прислонилась к створке, тяжело дыша.

Она сошла с ума – просто слетела с катушек. Натан не представлял угрозы для нее… или представлял? Или ей показалось? Что за чертовщина с ними происходит? Она вдруг что-то почувствовала и замерла.

В спальне кто-то был. Она ощущала чужое присутствие. Кэти осторожно шагнула вперед и заглянула за массивный шкаф.

Картина. Она казалась живой.

Габби.

Взгляд ее дочери был устремлен прямо на нее. Лукавая, самодовольная улыбка как будто говорила: Ты плохая мать. Ты обвинила хорошую женщину в том, что она была плохой матерью…

Кэти подошла к картине и пристально посмотрела на золотые весы в пухлой ручке Габби. На одной чашке весов лежало миниатюрное человеческое сердце. Слова Стеллы зазвучали у нее в голове, резью отдаваясь в груди.

У меня вырвали сердце из груди… А они сказали, что это карма.

У меня вырвали сердце из груди… Человеческое сердце, склонявшее чашу весов, лукавая улыбка ее собственной дочери, осуждающая ее.

Ошеломительное чувство вины пронзило Кэти. Она прижала ладонь ко лбу. Теперь она поняла, кто такая Стелла. Ужасное осознание начало как яд просачиваться в сознание Кэти, когда Стелла рассказывала свою историю, хотя другая часть ее мозга пыталась бороться с ним. Стелла была Эстеллой Маршалл, матерью Эзикиела Маршалла. Той самой женщиной, которую Кэти втоптала в грязь своими неистовыми репортажами о трагедии. В сущности, ни за что. Теперь, когда Кэти повзрослела и сама стала матерью, она остро чувствовала проявленную несправедливость.

И разве она сама не совершала ничего подобного? Движимая точно таким же побуждением, эгоистичным порывом, который мог привести к трагедии? Однажды ей понадобилось кое-что купить в бакалейном магазине. Она думала, что дело займет не больше минуты, поэтому оставила свой автомобиль вместе с Габби на бесплатной пятнадцатиминутной стоянке перед магазином. Она заперла двери и приоткрыла окна лишь на щелочку, чтобы никто не смог похитить ее драгоценную дочку. Одна минута превратилась в двадцать минут, когда у кассы выстроилась очередь за пожилой женщиной, которая забыла ПИН-код своей кредитной карты, да еще и рассыпала пакет с клубникой. Был жаркий летний день. Кэти обрушила на старушку шквал словесного яда, когда наконец смогла расплатиться и протиснулась мимо нее.