провел карандашом длинную черту к полям газеты, поставив в конце нужную букву. — По-нашему называется вожжи.

Вошел редактор, рассеянно почесывая авторучкой кончик носа.

— Я не спросил вашу фамилию, для приказа.

— Тихомирова.

— Как? — всполошился редактор. — Тихомирова? Не та ли самая… жена?

— Разве это что-либо меняет?

— Нет, но вы не предупредили… Возможно, я был не совсем вежлив…

— Что случилось? — спросил, отрываясь от газетной полосы, Бочкин. — Леонид Павлович, что вы пристаете к девушке?

— Да тише вы, какая это девушка, это жена Тихомирова, — шикнул на него редактор.

— Ну и что, если жена? Ах, Тихомирова! — хлопнул себя по лбу Бочкин. — Тогда ваше дело швах, Леонид Павлович. Придется потренировать свой животик в поклонах. Вам это полезно!

— Что ты болтаешь! — схватился за голову редактор. — Ох и влетит тебе когда-нибудь за твой взбалмошный язык! И мне заодно!

Валентину и смех одолевал, и досада.

— К чему все это, товарищи? — сказала она. — Я пришла работать и буду работать, если, конечно, справлюсь.

— Ясно? — сделал полупоклон в сторону редактора Бочкин. И когда окончательно сконфуженный редактор вышел, добавил, глядя прямо в глаза Валентине: — Не пойму, начальство воспитывает у подчиненных страсть к подхалимажу или подчиненные у начальства?

— Если вы о Владимире Лукиче, то напрасно. — Валентине стало обидно за Володю, за этот совершенно не подходящий к нему намек. — Он впервые на таком ответственном деле, ему очень трудно сейчас… И мы поженились месяц назад, — обезоруживающе улыбнулась она.

Бочкин почесал пятерней в затылке, сел. Сунул руки в карманы, поводил ершистыми бровями.

— Ага, ну ладно. Верю. Больше не буду, — и захохотал так, что Валентина вздрогнула. — Я-то собирался сражаться с вами до победного конца, думал — закоснелая супруга начальства, мать-командирша! А вы меня сразу — обухом перемирия. В общем, если признаться честно, Владимир Лукич не столь уж и плох.

9

Ах, Василь, Василь… Улыбаясь воспоминаниям, Валентина подошла к телефону, набрала номер редакции:

— Мне Василия Васильевича.

— Он в типографии.

Типография и редакция давно уже в новом здании, не там, где работала когда-то Валентина. Но и то здание цело, разместили склад… Что ж она не спросила номер типографии? Придется упрашивать телефонистку.

— Терновка? Пожалуйста, дайте мне типографию.

— Даю, — прозвучал приветливый девичий голос. — Это вы, Валентина Михайловна? Я вас сразу узнала. Вы не помните меня? Галя Сиротенко, позапрошлого выпуска. Помните, спутала Печорина с Ленским?

— Помню, конечно, — улыбнулась в трубку Валентина, действительно вспомнив стеснительную длиннокосую девчурку, которая горько плакала на экзамене, назвав «героем своего времени» Ленского, хотя не такой уж это было ошибкой — в одно и то же время разные бывают герои… — Косу обрезала? Или все такая же длинная?

— Не обрезала. Типография отвечает, Валентина Михайловна.

— Ты с кем это болтаешь, Валюша? — вмешался в их разговор Бочкин. — Жду-жду, когда на меня обратишь внимание, а ты тары-бары. И о чем? О литературных героях! Бывшая ученица? Хорошо вам, учителям: в магазин придете — свои да наши, в швейном ателье — и то без очереди. А нам, простым смертным, не достояться, не достучаться…

— Слушай, Василь, куда ты пропал? — перебила его шутливое нытье Валентина. — Ждем тебя с Володей, ни слуху ни духу. Приезжай сегодня на пироги. Твои любимые, с капустой.

Бочкин молчал; в трубке ощущалось его затаенное, притушенное далью дыхание. Быть может, Василя уязвила веселость Валентины? После того разговора они не виделись. Но ведь она — искренне, от всего сердца, неужели он не чувствует этого?

Шуршало, билось что-то невидимое в трубке, попискивали далекие неясные гудки. Перешагивает Васенька выросшую между ними преграду. Она перешагнула. Ей проще. Перешагнет ли он?

— Пироги, говоришь? — откликнулся наконец Бочкин. — Попробую приехать. Правда, сегодня номер. Но ради дружбы… жди, Валюша, буду. Привет.

…Бочкин приехал и привез с собой тетю Дашу. Валентина обрадовалась родному для нее человеку, обрадовалась, что Василь угадал ее тайное желание, но невольно подумала: не решился один? Все же неловко? Он вел себя как обычно, и Володя, который приехал почти сразу вслед за ним тоже из Терновки, вел себя как обычно. Однако Валентина чувствовала, что оба они внутренне напряжены. Или сказывалось ее внутреннее напряжение? Бочкин прежде знал, что любит, знал и Володя, но теперь им всем нужно было привыкнуть к мысли, что и она знает. Ничего не изменилось в ее чувстве к Бочкину, но прежней веселой непринужденности не было. Словно она в чем-то виновата перед ними, перед Володей в чем-то виновата… От Володи попахивало коньяком, он чаще, чем нужно, смеялся, то и дело проводил рукой по лбу, как бы снимая с него нечто невидимое.

— Где ты угостился, Владимир Лукич? — поинтересовался Бочкин. — Вроде на тебя не похоже.

— А, — махнул рукой Владимир. — Целый день сегодня торговались с Никитенко. Рушит весь график: не могу принять скот, и баста! Другие колхозы привезли…

— У вас же с ним договорные обязательства, он столько же зависит от вас, сколько вы от него!

— Столько, да не столько. Он меня может прижать, а я его нет, всего и разницы, — с досадой сказал Владимир.

— А за коньяком, значит, сторговались?

— Само собой, — рассмеялся Владимир. — Хватит, Василь, придираться ко мне, ей-богу, придумал бы что-нибудь повеселей. Сторговались недорого, Никитенко — человек без особых запросов; подбрось, говорит, кирпича на дачу, без задержки пойдут твои бычки.

— Ты же не строительная организация, Владимир Лукич.

— А, строим все равно до чертиков. За день побьем больше кирпича, чем на эту дачку… В общем, обмыли это дело в ресторане, и конец, — махнул рукой Владимир. — Еще сюда его привез, к супруге на побывку. Может, позовем на твои пироги, Валентина? Благо дом и так полон гостей.

Валентина замешкалась: никогда не был Никитенко их гостем, вообще не был ей приятен. Но раз Володя хочет… лучше ему не противоречить; только рассердится, испортит всем вечер.

— Ладно, зови уж и Ванечку и Аллу, нетрезвый ты человек, — шутя упрекнула она.

— Взяточкой, выходит, купил ты, Владимир Лукич, Никитенко? — съехидничал, скрестив руки на груди, прочно усевшийся в кресло Бочкин. — Сами караем за взяточки, духовно и материально, и сами же…

— Подумаешь, взятка — тысяча кирпича! Говорю, за день строители побьют его в пять раз больше! — отмахнулся Владимир и пошел звать гостей.

Валентина любила, когда в ее дом приходили люди, любила угощать, как говорили на родине, в Вологде, потчевать. Где люди, там и праздник… Володя, конечно, сразу сел с Ванечкой за шахматы; Бочкин, затиснув в кресло Никитенко, наскакивал на него встопорщенным петухом:

— Жалоб на вас в редакцию приходит больше, чем надо! Но все это цветочки, мелочи…