– Для начала: почему человек, подозреваемый в убийстве, сидит на месте моего коллеги, пострадавшего, возможно, от его руки? А другой, скорее жертва обстоятельств, находится в наручниках?

В коридоре раздались шаги сразу нескольких пар ног. Дверь приоткрылась. Старший вопросительно глянул на него. Все, конвой на месте. Копылов дал знак ждать за дверью.

– Лихо, – криво ухмыльнулся Проскурин, оценив оперативность конвойных.

– Работаем! – Копылов все время был настороже, все время. – Итак, ответьте на поставленный вопрос. Почему вы…

– Да понял я, – перебил его Проскурин. – Отвечаю. Я сижу на месте вашего коллеги, потому что не причастен к нападению на него и на ту глупую бедную женщину. Я вообще ни в чем не виновен! Ни в чем!!

– Отлично, – произнес Копылов, он и не ждал чистосердечного признания с его стороны. – А Геннадий?

– А-а-а, этот наш любимый всеми сказочник… Это все его рук дело, поэтому он и в браслетах. И морда у него разбита, спросите: почему? Отвечу за него: потому что он дрался с вашим другом и напарником, когда пришел убить бывшую жену фотографа, чтобы меня подставить под это убийство. Кажется, его зовут Степан Изотов? И еще много на нем дел, на нашем сказочнике. Знаете, почему я приходил к ней за адресом фотографа, Александр Иванович? Он позвонил мне вдруг и сказал, что про смерть Алины стало что-то известно и что знать об этом может фотограф Шелестов. И дал мне адрес его жены. Он все рассчитал. Все! – Проскурин пожал плечами. – Доказать будет сложно, но можно, так ведь, фотограф?

И в голову Ильи полетела Степкина авторучка.

– Отставить! – сразу озверел Копылов и так шарахнул кулаком по столу, что все присутствующие тут же притихли. – Не сметь! Или я на тебя, Проскурин, без суда и следствия сейчас тоже браслеты надену. Ну! Кто первым станет говорить?! Учтите – у меня вот тут… – он ткнул пальцем в папку, с которой приехал из прокуратуры. – Все есть! И я все знаю или почти все! А о чем не знаю, о том вы мне расскажете. И чем правдивее будут ваши рассказы, тем лучше. Это сэкономит мое и ваше время. Итак? Кто начнет?

Проскурин нацелил указательный палец в Геннадия.

– Давай, сказочник, начинай! Это ведь целиком и полностью твоя история. Твоя и Танюшкина. Так ведь?

Гена глянул исподлобья на Проскурина, изобразил подобие улыбки разбитыми губами и пожал плечами.

– Это она, Сереж. Я тут ни при чем. Почти ни при чем. Это все она.

– Кто – она? – Копылов догадывался, о ком речь, но хотелось бы услышать подробности из первоисточника, так сказать. – Давай, граждане, станем говорить внятно и подробно. Под протокол, как положено. Кстати, а почему сказочник?

– А наш любимый друг с детства любил сказки сочинять. Даже рассылал по издательствам разным. Но не принимали, – ответил за Геннадия Проскурин.

– Почему? Бездарными оказались?

– Нет, жестокими. Сочли, что подобный черный юмор не для детской психики, и послали нашего гения куда подальше. И тогда он…

– Я тут ни при чем! – Гена сжал плечи, опустил голову. – Это все она, говорю!

– Вместе вы дела творили, Гена. Вместе! А началось все с чего, а?

А началось все с восьмого класса. Именно тогда Татьяна, будучи одноклассницей Проскурина, влюбилась в него по уши. Случилось это после чьего-то дня рождения, где они все немного выпили, сильно с непривычки охмелели, раздурачились, перецеловались все друг с другом. Проскурин не был исключением. Он и Татьяну целовал в том числе. Но ничего при этом не чувствовал, кроме дурашливого пьяного азарта. А вот она вдруг с чего-то решила, что раз она его полюбила, то этого вполне достаточно. Она принялась преследовать его повсюду. Встречала утром у подъезда, провожая до школьной парты. Караулила возле мужского туалета, когда он пытался от нее там скрыться. После уроков ждала у входа и вела до самого дома.

Поначалу ему это льстило. Танька, хоть и не была красавицей, но девкой была авторитетной, умной, и родители ее были крутыми, и одевалась она классно. А для восьмиклассников это много значило. Но потом опостылело. Опостылела ее толстая рожа в угрях, сальные волосы, с которыми она не знала, что делать. Громадная сумка на толстом ремне, мотающаяся у самой земли, толстый кошелек, набитый деньгами. Все Проскурину стало в ней противно, все.

– Понты это все, пацаны. Чистой воды понты, – откровенничал он с ребятами во время новогодней дискотеки уже в девятом классе. – Достала она меня. Так достала, что…

– А ты ее хоть чпокнул? – спросил тогда кто-то.

Они стояли за школой и распивали на четверых бутылку водки для веселья и храбрости.

– Я?? Ее?? Очумел! Мне рожу ее противно видеть! Целовать-то не могу, не то что чпокнуть! – признался тогда Проскурин.

Он снова охмелел, потому и откровенничал. И не знал тогда, что этот предновогодний вечер поломает ему всю оставшуюся жизнь. Просто он тогда за школой подписал себе приговор, и все.

Но кто же мог знать, что один из их компании, давно и прочно завидующий Проскурину, тут же побежал и доложил обо всем Таньке? Кто мог знать, что она заперлась после этого в лаборатории химического кабинета, проревела два часа и поклялась самой себе, что не простит Проскурину никогда этого унижения? Кто мог знать и слышать, как шептала она сдавленным от ненависти голосом: проклинаю, проклинаю, проклинаю??

Этого знать никто не мог. Ее отсутствия просто не заметили. Зато она все заметила, когда вышла потом к одноклассникам с зареванным некрасивым лицом, в помятом платье.

Заметила, что Проскурин вьется возле девочки из параллельного класса. Кажется, ее звали Вера. И не просто вьется, а смотрит на нее так, как никогда на Татьяну не смотрел. Там было, конечно, на что посмотреть. Девушка была высокой, стройной, с длинными черными волосами, аккуратными ступнями, тонкой талией и очень грациозной походкой. И она не вешала на бок модную сумку, чтобы она била ее по коленкам. Она носила маленький стильный портфельчик из искусственной кожи. Она не носила широченные толстовки, спадающие с плеча. Она носила аккуратные костюмчики и ажурные блузки.

– У Сереги с Веркой роман, – оповестил ее спустя два месяца все тот же доброжелатель. – Кажется, все серьезно.

– Что, и жениться собрался? – Таня смотрела на него пустым равнодушным взглядом, хотя внутри все болезненно сжалось.

– Вроде да. И родители согласны, чтобы они сразу после школы поженились. Сереге же в армию идти.

– А чё не отмажут, родаки у Верки, кажется, серьезные?

– Так он потом в Академию МВД собрался поступать, армия обязательно нужна.

– А-а-а, понятно! Вера, значит, собралась стать генеральской женой! Ну-ну…

Проклятие, которое она шептала предновогодней ночью в лаборатории химического кабинета, все не хотело и не хотело сбываться. Ну, ничего плохого в жизни Проскурина и его красавицы Верки не происходило. Ничего! Все шло сладко да гладко. И тогда она…