– Это же наши! – из окон автобуса махали руками легковушкам.

– Центральная! – говорит в рацию Колян. – Наблюдаю многих наших… Аж сердце радуется! Целая река получилась! Даже такие есть, кого и на работе-то не видел несколько лет! Только бы пробку не образовали. Тут кто-то даже на бензовозе катит! Ну мы их польем!

– Федора моего не видишь? – тревожно спросила Варя.

– Тут такое столпотворение! Машин сто, наверное! А по встречной полосе – пусто!

Но только он это сказал, как, обгоняя поток, с мигалками и сиреной мимо промчалось несколько бронированных автобусов ОМОНа.

В рейсовом автобусе парни приникли к окнам:

– Ну когда до них дело дошло, сразу менты прискакали… Небось с автоматами.

– Будет баня…

– Центральная! – один из них вызвал по рации. – Три машины с ОМОНом пошли к даче Трофимовых. Мы уже не успели…

– Ничего, ребята! Продолжайте! Они не будут стрелять.

– Ты уверена?

С другой стороны прямо через лес и через поле к дому Трофимовых скачками приближается Мишкин грузовик.

– Варь-ка! – кричал по складам на ухабах Степаныч. Ему из высокой кабины грузовика далеко и хорошо все видно. – Ска-жи ребятам! Наше де-ло правое! Мы… побе-дим!

– Степаныч, опять сталинизм разводишь? – засмеялся кто-то в эфире.

– Идеологию вам за-во-жу! – Грузовик снова попал на пашню.

У ворот трофимовского дома стеной выстроились омоновские броневики, из-за которых выглядывали каски и черные маски, стволы автоматов… Высоко покачивались тонкие усики антенн.

– Первые машины уже здесь, – доложил милицейский офицер в микрофон, который покачивался на специальном гибком кронштейне у самых губ. – Машины все прибывают. По приблизительному подсчету, тут может собраться около сорока машин. Есть автобус. Городской. Бензовоз… Наверное, пустой. Легко идет по бездорожью. Через поле приближается грузовик. Тоже, наверное, пустой. Быстро скачет по пашне. Жду указаний.

– Ничего не предпринимай! Сперва узнаем, чего они хотят, – ответили ему.

Из подъехавших легковушек, из автобуса стали выбегать люди. Суровые рабочие парни. У некоторых в руках охотничьи ружья. Они вышли вперед и цепью встали напротив омоновцев, готовые выстрелить по первому же сигналу…

Сквозь два противостоящих строя прошел Федор, за ним протолкались Степаныч и Мишка. Они беспрепятственно в абсолютной тишине прошли через распахнутую калитку во двор дома…

В омоновском броневике в совершенной растерянности сидел прокурор Бутусов с микрофоном в расслабленно повисшей руке.

– Только не стреляйте, – шептал он упавшим голосом. – Только не стреляйте. А то тут такое начнется! Боже, упаси, – он мелко и торопливо закрестился, – Боже, пронеси, спаси и избави…

Из калитки, низко свесив голову, бережно неся раненую руку на перевязи, вышел младший Трофимов. За ним, легонько подталкивая его в спину, вышли Федор, Степаныч и Мишка.

– По коням! – зычно на весь лес, на все поле скомандовал Степаныч.

– Командирский голос, – шепнул один омоновец, переводя дух.

– Отходим, – крикнул Мишка. – Веди Трофима в автобус!

Шофера с ружьями попятились к машинам, не спуская глаз с омоновских стволов.

Утро выдалось на редкость приятным. Небо было по-прежнему затянуто гнусной хмарью, но каким-то чудом, не знаю откуда, время от времени пробивалось солнце. Я, правда, проснулся вопреки всем физическим законам ни свет ни заря и совершенно отдохнувшим. Возможно ли, что меня, как подростка, взволновало происшедшее так, что я не хочу ни спать, ни есть? Наташа мирно дышала мне под мышку, на щеке отпечатался красный след от подушки. Спала она самозабвенно. Я посмотрел на часы – шесть утра. Попробовал вновь заснуть – не получилось. Заскучал и, руководствуясь эгоистическим желанием, нарочито поерзал, в надежде, что дама проснется. Не помогло… Я еще немного полежал, дотянулся до пульта и включил телевизор – работал только какой-то скучный дециметровый канал. Некоторое время я тупо пялился в телевизор. Надо дополнительную антенну ставить. Чтобы все ловилось – и CNN, и BBC, и НТВ+, что там еще есть… Телевизор – единственное развлечение для холостяка…

Я осторожно высвободился от лежащей у меня на плече Наташи и прокрался в душ. Вода все еще отдавала ржавчиной и оставляла на теле речной запах. Даже и это мне было в радость. Удивительно, чего это я так благодушествую? Ну с чужой женой переспал… Давно это уже не причиняло мне никаких нравственных страданий, угрызений совести… Но и парить я после этого никогда не парил, разве что лет в двадцать… Нет, ну оно конечно, удовольствие. Но понимаешь со временем, что удовольствие это довольно однообразное, несмотря на всяческие ухищрения. Даже устаешь от того, насколько физиология у всех похожая. А потом и вовсе – особенно если карьера хорошо идет – нет-нет да и кокетливо подумаешь: а что, хорошо, наверное, скопцам живется, отрезать бы к чертовой матери… Или просто импотентом заделаться… Вот я тогда, наверное, отдохну… Сколько времени освободится на важные дела! Скольких неприятностей можно было бы избежать, скольких волнений!.. И главное – для сердца полезно. А то эти уж мне невыполненные желания… Нельзя, к сожалению, переспать со всеми, с кем хотелось бы. (Да и жизни может не хватить… Шучу.) Хотя, наверное, какая-нибудь Шэрон Стоун или Бритни Спирс качественно мало чем отличаются опять же от продавщицы в соседнем магазине обуви…

Ну это все понятно. А вот чего ты, Гордеев, с утра такой довольный ходишь? С идиотской улыбкой на лице? Ты смотри у меня! Погрозил я себе в запотевшее зеркало кулаком. Не вздумай! Только не влюбляйся, голубчик, очень тебя прошу. Ну зачем нам это? Во-первых, жена чужая. Ревновать ведь будешь, ты же собственник! Во-вторых, Наташа – женщина прекрасная, но порядочная и основательная. Еще вздумает мужа бросить и к тебе переехать – разве ты это выдержишь?.. Зря, что ли, ты завел себе такой идеальный холостой порядок – знаешь, где что лежит, где стоит, где щеточка, где чашечка… Со временем, когда живешь один, быт налаживается, и пускать в него кого-то – даже и на время – становится неудобно. Ну и пусть у меня на кухне сушилка с носками много места занимает. Ну и пусть занавесок нет. А мне и так хорошо… Придет какая-нибудь, и, главное, давай сразу убираться, посуду мыть, готовить… Терпеть не могу эту демонстрацию качеств отличной хозяйки.

Прокрался обратно в комнату, весь чистенький, свежий и побритый, прилег на край кровати и натянул одеяло до подбородка. Вот скоро она проснется. Интересно, как это будет? Ей будет неловко? Или, наоборот, она откроет глаза, обнимет меня, шепнет: «Милый! С добрым утром!»?..

Я уже опять успел соскучиться, когда Наташа наконец зашевелилась. Открыла глаза, сразу переставшие быть сонными, и пристально на меня посмотрела. Потом, очевидно сделав какие-то выводы, улыбнулась слегка, сползла с кровати, завернувшись в простыню, и в таком виде проследовала в ванную, напоминая римского патриция.