Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шатци сообщила, что в этот момент его попросили открыть чемоданчик. Внутри были инструменты и трое часов, прекрасных, безнадежно остановившихся часов.
— А как вы объясните это, мистер Уиттачер?
— Возможно, сырость.
— Сырость?
— Я хочу сказать, что страна ваша очень сухая, страшно сухая, представим, что ветер…
— Ветер?
— Не исключено.
— Значит, ветер, мистер Уиттачер. С каких это пор ветер останавливает часы?
Фил Уиттачер улыбнулся.
— Не стоит на меня давить. Одно дело — остановить часы, другое дело — остановить время.
Джулия поднялась — резко поднялась — подошла к иностранцу, совсем близко. Посмотрела ему в глаза, пристально.
— Уж вы мне поверьте: с Клозинтауном то же, что с часами.
— Как это, мисс?
Как это, Шатци? — интересовались все. Иногда ее истории слушали пять-шесть человек сразу. То есть она рассказывала мне, но не имела ничего против, чтобы и другие слушали. Они приходили ко мне в палату, так что было не повернуться, каждый приносил сласти. И все слушали.
Как это, Шатци?
Завтра узнаете. Завтра.
Почему?
Я сказала, завтра, значит, завтра.
Завтра?
Завтра.
В первый раз я увидела Шатци там, в читальном зале. Она села рядом и спросила:
— Все в порядке?
Не знаю, почему, но я приняла ее за Джессику, одну из университетских девушек, приходивших на практику. У той было что-то с бабушкой, тяжелая болезнь, кажется. Я спросила, как себя чувствует бабушка. Она ответила, мы разговорились. И лишь потом, разглядев ее хорошенько, я поняла, что это не Джессика. Вовсе не Джессика.
— Вы кто?
— Меня зовут Шатци. Шатци Шелл.
— Мы уже встречались?
— Нет.
— Тогда привет, меня зовут Рут.
— Привет.
— Вы на практике?
— Нет.
— Медсестра?
— Нет.
— А чем вообще занимаетесь?
Она помедлила с ответом. Потом сказала:
— Вестернами.
— Вестернами?
Я не припоминала такого слова.
— Да, вестернами.
Вроде бы это как-то связано с пистолетами.
— И сколько их у вас?
— Один.
— Хороший?
— Мне нравится.
— Покажете?
Так все и началось. Случайно.
Фил Уиттачер улыбнулся.
— Не стоит на меня давить. Одно дело — остановить часы, другое дело — остановить время.
Джулия поднялась — резко поднялась — подошла к иностранцу, совсем близко. Посмотрела ему в глаза, пристально.
— Уж вы мне поверьте: с Клозинтауном то же, что с часами.
— Как это, мисс?
И тогда Джулия рассказала:
— Хотите верьте, хотите нет, но тридцать четыре года, два месяца и шестнадцать дней назад кто-то разорвал время в Клозинтауне. Поднялся сильный ветер, и все часы в городке разом остановились. Их так и не смогли исправить. Даже те, огромные, которые наш брат поместил на деревянную вышку в центре Мэйн стрит, а сверху была цистерна с водой. Он очень ими гордился, каждый день сам заводил. Таких больших не было на всем Западе. Их звали «Старик», потому что шли они медленно и напоминали старого мудреца. В тот день они остановились и больше не ходили. Стрелки застыли на 12.37, так что напоминали слепца, неотрывно глядящего на тебя. В конце концов решили закрыть циферблат досками. Сегодня они напоминают цистерну поменьше рядом с той, огромной. Но внутри он. Застывший. Вы считаете это выдумкой? Слушайте дальше. Одиннадцать лет назад сюда приехали строители-железнодорожники. Говорили, что собираются провести линию через город, чтобы соединить Южную линию с районом прерий. Они купили землю, начали ставить вехи. И тут обнаружили любопытную вещь: все часы встали. Вызвали специалиста из столицы. Человечек весь в черном, который почти не говорил. Он провел здесь девять дней. Привез с собой непонятные устройства. Не переставая разбирал и собирал обратно часы. Измерял все: яркость, влажность, исследовал даже ночное небо. И конечно, ветер. Наконец он объявил: часы делают что могут, проблема в отсутствии Времени. Да, тот человечек почти попал в точку. В чем-то разобрался. Нет, время-то отсюда не исчезло. Но дело в том, что оно не такое, как везде. Чуть торопится или чуть запаздывает. Во всяком случае, оно бежит там, где часы не могут его обнаружить. Строители призадумались. И сказали: не очень-то хорошо проводить дорогу через места, откуда исчезло время. Может быть, они представили поезд, как он проваливается в ничто и навсегда исчезает. Затем продали купленную землю и стали тянуть дорогу западнее. Подумаешь, трагедия — тот, кто привык жить без судьбы, обойдется и без железной дороги. С тех пор ничего не случалось. То есть ветер не прекращается ни на секунду, и не увидишь идущих часов. И так может продолжаться вечно. В месте, где разорвано время, все может длиться вечно. Но это нелегко. Без часов можно прожить, а без судьбы — сложнее. Тащить груз жизни, в которой нету встреч. Это город изгнанников, людей, высланных прочь из самих себя. Наверное, у нас осталось два выхода: как-то заделать прореху во времени или убраться прочь из города. Мы хотим умереть здесь, и чтобы в этот день не дул ветер. Вот почему мы пригласили вас.
Фил Уиттачер хранил молчание.
— Дай нам умереть в назначенный час, парень, и чтобы пыль не лезла в глаза.
Фил Уиттачер улыбнулся.
Он подумал: сколько в мире повернутых.
Он подумал о человеке в черном и почему-то представлял его пьяным: опершись на стойку бара, тот выслушивает всякую хрень.
Он подумал о Старике: правда ли это самые большие часы на Западе.
Он подумал о трех своих великолепных часах, показывающих время Лондона, Сан-Франциско и Бостона. О часах, которые не ходят.
Он взглянул на двух старух, держащих дом в идеальном порядке, дрейфующих в не своем времени.
Голос его прояснился.
— Хорошо.
И еще:
— Что нужно сделать?
Джулия Дольфин улыбнулась.
— Завести те часы.
— Какие часы?
— Старика.
— Почему именно его?
— Если он пойдет, то все остальные тоже.
— Это всего лишь часы. Они не изменят ничего.
— Ваша задача — завести их. А дальше произойдет то, что должно произойти.