Молодой человек с ухоженными усиками и бородкой небрежно выступил из Коридора. Он был в ярко-красном парчовом халате, отороченном черным мехом. Алые туфли на его ногах были с длинными загнутыми носами, в руке, словно пламя, бился лоскут оранжевого шелка.

— Ах, ваше пузейшество, — сказал молодой человек, шагая по ковру к епископу и спотыкаясь о длинные носы туфель, — вид у вас неважный! Эй, ты, — обратился он к изумленному кардиналу, — стакан бренди. Живо! Спасибо. — Подняв стакан, молодой человек заметил: — За здоровье вашего святейшества! — Он одним глотком осушил стакан. — Спасибо. — Молодой человек передал стакан кардиналу. — Я еще возьму.

Ну вот, епископ, — весело продолжал он, — вы уже выглядите получше. Еще глоточек — и совсем человеком станете. Кто я? Да вы же знаете меня, дорогой мой Ванье. Некто по имени Симкин. Почему я здесь? Потому, ваше толстейшество, что у меня завелись два новых дружка, которые жаждут встречи с вами. Думаю, они вам покажутся интересными. Они, говоря буквально, не от мира сего.

— Мы пришли в этот мир с миром, епископ Ванье, — сказал Менджу Волшебник ровным, меланхоличным тоном. — Мы совершили ошибку — нам так кажется — и напоролись на вашу... ммм... военную игру. И по случайности, судя по вашим словам, были атакованы. — Последние слова были добавлены ради того, чтобы успокоить епископа, который хотел что-то возразить. — Но не зная этого, мы подумали, что Джорам, преступник, сбежавший из вашего мира, выяснил каким-то образом наши планы и устроил нам ловушку, чтобы уничтожить нас. — Чародей тяжело вздохнул. — Это очень прискорбное событие, с обеих сторон погибло столько людей... Разве не так, майор Боурис?

Епископ Ванье глянул на человека, который сидел, выпрямив спину, на краю мягкого стула, глядя прямо перед собой. Симкин снял с обоих личины, под которыми они прошли через Коридор, и майор снова был одет в форму, которую Ванье счел военной.

— Разве не так, майор? — повторил Менджу.

Майор не ответил. Он не произнес ни слова с тех пор, как он, Симкин и человек, именовавший себя Волшебником, появились в комнате. Ванье пристально наблюдал за ним, когда Волшебник переспросил его, и от него не ускользнула ненависть и непокорность, промелькнувшие в светлых глазах майора. Тяжелые бульдожьи челюсти его были стиснуты так крепко, что даже жилы на шее выступили!

Ванье посмотрел на Волшебника, чтобы понять, как он на это отреагирует. Реакция была странной. Подняв руку, Менджу несколько раз сжал и разжал кисть руки, как бы случайно сгибая пальцы в подобие птичьих когтей. Майор побледнел. Ненависть в его глазах сменилась страхом, массивные плечи поникли, и человек на глазах съежился.

— Разве не так, майор? — повторил Волшебник.

— Да, — ответил майор Боурис быстро и тихо и снова стиснул челюсти.

— Майор чувствует себя чрезвычайно неуютно в этом магическом мире, и, конечно, ему все вокруг кажется весьма странным, — извиняющимся тоном сказал Менджу. — Хотя он несколько месяцев изучал ваш язык и хорошо понимает, о чем мы говорим, он еще слишком неуверенно разговаривает. Надеюсь, вы простите его?

— Конечно, конечно. — Епископ взмахнул пухлой рукой — той, что действовала. Вторая была скрыта под массивным столом, за которым восседал его святейшество.

Ванье быстро оправился от первоначального потрясения, испытанного при виде гостей из мира, которого всего час назад для него просто не существовало. Несмотря на такой удар, епископ не утратил присущих ему наблюдательности и проницательности, благодаря чему и продержался у власти так долго. Небрежно болтая с Волшебником о различиях и сходстве языков двух миров, которые оба шли от единого древнего источника, на самом деле мысленно он оценивал своих посетителей, пытаясь разгадать мотивы, побудившие их нанести визит.

Эти два человека с виду не отличались от природных тимхалланцев, насколько понимал Ванье, за исключением того, что майор был абсолютно Мертвым, а Волшебник — лишенный магии долгие годы — был весьма несовершенен в этом искусстве.

Изучая майора, Ванье почти сразу же списал Боуриса со счетов. Этот тупой вояка явно был не в своей тарелке и плыл по воле волн. Этот мир подавлял его, он до смерти боялся Волшебника, был полностью под его контролем, что означало только одно: единственным настоящим игроком в этой игре являлся Волшебник.

Менджу врал, когда заявлял, что они пришли с миром. В этом Ванье не сомневался. Менджу не помнил Ванье, но епископ-то знал, кто он такой. Ванье припомнил кое-что из его истории. Тайный приверженец Темного искусства Техники, Менджу пытался использовать свои умения, чтобы захватить власть над герцогством неподалеку от Зит-Эля. Схваченный колдунами Дуук-тсарит, он был осужден и приговорен их трибуналом к изгнанию за Грань. Казнь была совершена быстро и тихо, большинство населения Тимхаллана вряд ли вообще знало об этом. Это было... когда же это было? Четыре года назад? Тогда Менджу было двадцать, теперь он выглядел на шестьдесят и, как он сам сказал Ванье, провел сорок лет в мире за Гранью.

Епископ ничего из этого не понял, хотя Менджу терпеливо пытался ему объяснить что-то о какой-то скорости света и измерениях. Неисповедимы пути Олмина, сказал себе епископ, отметя эту тему как несущественную. Важным было то, что этот могущественный человек вернулся и чего-то добивается. Чего? И что он даст взамен? Вот самые насущные вопросы.

Поначалу епископу показалось, что он понимает, чего добивается Менджу. Ванье видел голодный блеск в его глазах. Менджу нуждался в магии, сорок лет без Жизненной силы истерзали его. И вот, вернувшись в родной мир, Волшебник снова вкусил Жизни. Это было для него роскошным пиршеством, и епископ чувствовал в Менджу твердую решимость никогда больше не голодать.

«Он лжет о том, что пришел с миром, — повторял в душе Ванье, вслух рассуждая о существительных, герундиальных оборотах и глаголах. — Нападение на наши войска не было случайным — уж слишком оно оказалось быстрым и чересчур организованным, судя по первым донесениям Ксавьера. По словам Дуук-тсарит, армия чужаков сейчас в отчаянном положении. Наши маги нанесли им тяжкие потери, вынудили отступить. Тогда почему Волшебник здесь? Что он задумал? И как можно использовать этого человека?»

— Кстати, о языке. Я просто восхищен тем, как быстро овладел им Симкин.

— Вот уж что меня вовсе не удивляет, — проворчал епископ, испепеляя взглядом облаченную в красное фигуру. Развалившись на кушетке в кабинете епископа, молодой человек, похоже, проспал часть беседы о предложных формах и сейчас продолжал похрапывать.

— У Джорама, знаете ли, есть насчет него теория, — как бы между прочим сказал Чародей, хотя епископу показалось, что он заметил блеск в его глазах — как у картежника, который прикидывает, какие козыри на руках у противника. — Он говорит, что Симкин есть персонификация этого мира — магия в чистом виде.