– Слушай, а ведь смена, считай, почти что кончилась. Пошли-ка выпьем.

Где отметить столь знаменитое событие? Конечно же, в «Пристани», любимой забегаловке Ксавьера. Это в Нижней Санта-Ане, на Четвертой улице. Они пьют пиво, чертову уйму пива, и Эйб понемногу расслабляется, ему приятно почувствовать себя частью того загадочного мира, в который удаляется Ксав после работы, приятно быть принятым в баре для черных – хотя бы и ненадолго и только на правах друга Ксавьера. Ксавьер рассказывает о сегодняшних событиях, и все заведение буквально ревет от восторга; историю начинают пересказывать, оснащать миллионами вымышленных подробностей. «Вы же совсем не черножопый! Ха-ха-а-а-ха-а…»

Эйб и Ксавьер пьянеют. Эйб смотрит на смеющегося Ксава и чувствует ухмылку на собственном лице. Он не видел Ксавьера таким раскрепощенным, пожалуй, уже… да кой черт, вообще никогда не видел. Эйб зажмуривается, пытаясь удержать этот момент, запах дыма и пота, умиротворенное лицо Ксава, грубые голоса его дружков… Остановись, мгновенье.

31

Нет, не останавливается, конечно же. Хочешь не хочешь, приходится отводить фургон к диспетчерской, после чего Ксавьер едет домой.

А Эйб направляется к Сэнди. На ту же самую бесконечную тусовку, что и всегда, но только сейчас его ликующий подъем лучше согласуется со всеобщим настроением. Утренняя «Лос-Анджелес таймс» вышла с шапкой:

По какому случаю Сэнди объявил сегодняшний день праздником местного значения. Они с Анджелой разукрасили свою квартиру воздушными шариками, лентами, серпантином, конфетти, флажками, хлопушками и бумажными транспарантами, воспроизводящими исторический заголовок во всех цветах спектра. Подаются – и употребляются – все известные науке наркотики. Сэнди на кухне, он подпевает миксеру, взбивающему солидные количества мороженого, шоколадного соуса, молока и… Эйб не совсем уверен в этом «и», но определенные подозрения у него имеются. «Р-н-н, р-н-н, ррр, р-н-н, р-н-н, ррр!» – поет Сэнди, а затем хватает миксер, разливает холодный молочный коктейль по высоким пластиковым стаканам, сует эти стаканы каждому, кто подходит.

– Выпей вот это! Ты вот эту штуку попробуй! – Зрачки Сэнди расширились чуть не до самых краев радужной оболочки. Увидев Эйба, он протягивает ему стакан. Гладкий, холодный пластик в руке. Сэнди чокается с Эйбом – не стаканом, а прямо миксером: – За труды наши праведные! – и улыбается, сверкает улыбкой яркостью во все бессчетные мегаватты Сан-Онофре. Ну откуда, спрашивается, знает он, что именно сегодня этот тост вполне уместен? Не вчера, не позавчера, а именно сегодня. Еще одна наркотическая тайна. Эйб пьет, пьет большими глотками и вскоре опустошает стакан. Никакого привкуса, кроме шоколада, только какие-то вроде комочки. Что бы это могло быть? Ничего, скоро узнаем. А пока что, на переходный период, нужно бы запустить в глаз, и побольше.

Многие успели уже уторчаться вусмерть, их глаза напоминают круглые черные скважины, рты широко растянуты, словно в попытке передразнить знаменитую ухмылочку Сэнди. Они поскрипывают зубами, подхихикивают, дико оглядываются по сторонам, словно видят некие фантастические формы, прорастающие из самых заурядных стен и потолков, слышь, а это, что ли, да ну и вправду ведь это, как его, сталактит там, что ли? Эйбу просто смешно, но Сэнди преисполнен негодования.

– Только чтобы никто тут не вырубался! Вставайте, на ножки, на ножки, сегодня у нас праздник!

Уторчавшиеся смотрят на Сэнди и ничего не понимают. А может, считают, что и он – деформация потолка, вроде как тот сталактит.

– Э-эй, Джим! Джим! Джим! Джим, голуба, поставь что-нибудь вдохновляющее.

В полном восторге от такого предложения, Джим бросается к запасам древних, потертых компакт-дисков. Сэнди и Анджела покупали их ящиками, не имея даже представления, что там, – к полной радости Джима, копающегося сейчас в этих несметных сокровищах. Эйб смеется, запускает себе в глаза по паре капель «Звонка» и чувствует поднимающуюся по позвоночнику энергию. Их величество Джим, король культурстервятников, прыгает, как воробей, от ящика к ящику и непрерывно что-то говорит, поливает пулеметными очередями своего красноречия людей, явно не разбирающих ни одного его слова. И голова тоже, как птичья, – то неподвижная, а то вдруг резко, без всяких промежуточных фаз меняет свое положение, ну прямо как зяблик, а потом Эйб вдруг замечает, что за Джимом тянется хвост задержанного изображения. Это что же, галлюциноген какой-нибудь, что ли? Ну и ради бога, Эйб не имеет ничего против. Вот же как смешно смотреть на Джима, который проищет теперь подходящий диск до самого утра. Эйбу смешно, но тут появляется Сэнди и хватает Джима за локоть.

– Сейчас, ты понимаешь – сейчас! Музыка нужна именно сейчас!

Джим кивает, на его лице появляется нервная озабоченность. Захотят ли ребята слушать то, что он предложит? Что, если сложная спираль рассуждений заставила его сделать совершенно дурацкий выбор? Откуда знать, что это не так? Эйб видит комически преувеличенную тревогу Джима и разражается истерическим хохотом. Но Сэнди выхватил уже у Джима диск и направляется к проигрывателю; Джим тащится следом, он передумал, ему нужно еще немного времени, чтобы подумать, но Сэнди не слушает, он отпихивает его одной рукой, другой закидывает диск в проигрыватель, и неожиданно комната оглашается фанфарными звуками. Это еще что такое?

– «Пламя битв и торжество побед»[22], – кричит Джим недоуменно нахмурившимся Сэнди и Эйбу. Сэнди ухмыляется, кивает и врубает динамики на полную, теперь эту музыку услышат даже обитатели Каталины. За фанфарным вступлением следует марш, Сэнди церемониальным шагом обходит все комнаты квартиры; обнаружив кого-нибудь, кто все еще не удосужился встать, он наклоняется и дико орет ему в самое ухо. Вскоре все участники тусовки маршируют, они двигаются, словно испорченные, с закороченными мозгами, игрушечные солдатики – постоянно впиливаются в стены, спотыкаются друг о друга и о кадки с растениями. Эйб марширует следом за Джимом, он чувствует необыкновенный подъем, дурацкий старый марш кажется преисполненным царственного величия. Так и продолжая маршировать, народ вывалил на балкон – два десятка тамбур-мажоров, исполнительницы канкана, дружно вскидывающие ноги выше парапета, парадный гусиный шаг с элементами кикбоксинга. Эйб носится как ошалелый, сейчас в его жилах не кровь, а радость Чистого Бытия. Необыкновенное ликование, лицо закинуто к небу, погода сегодня ясная, по бархатно-черному куполу искорками ползут крупные спутники – ультракоротковолновые ретрансляторы, солнечные энергетические панели, лазерные зеркала противоракетной обороны – новые, рукотворные созвездия, едва не затмевающие уютное мерцание старых, привычных звезд. А еще самолеты, снижающиеся к джон-уэйновскому аэропорту, словно идущие на посадку космические аппараты, а может – словно эскадрильи светлячков, идущие боевым строем. Потрясающее небо! Эйб еще сильнее, до предела закидывает голову и – воет. Увертюра одинокого койота, но тут же к Эйбу подключается второй голос, третий, еще секунда – и все превращаются в койотов, воющих на мерцающее огнями небо.