Между тем непризнание националистов воюющей стороной лишало Англию, Францию и СССР возможности требовать у Бургоса компенсаций и извинений при всевозможных инцидентах… (Ведь с точки зрения данных держав и Лиги Наций, националистической Испании юридически не существовало!) Кажется, сами националисты до конца не понимали выгод своего положения. В целом же националистическая Испания на втором году войны уверенно смотрела в будущее. Мятежники мало-помалу обретали облик законной власти.

К 1938 году главный штаб каудильо был занят подготовкой новых ударов по Республике. Германские советники рекомендовали наступать одновременно на Гвадарраме в Кастилии и под Теруэлем в Арагоне, но осторожный Франко не собирался распылять силы и утвердил только операцию на Гвадарраме. Она должна была последовать в декабре, но ее пришлось отсрочить из-за борьбы с партизанами в недавно занятой Астурии.

Позиция же Республики выглядела не столь уверенной, как годом ранее. К ноябрю 1937 года республиканцев покинул былой оптимизм («августовский», «апрельский» и др.), и впервые ощутилась усталость от войны и внутренних конфликтов.

Сокрушить националистов на широком фронте ни разу не удалось. Многочисленные местные успехи — от Сесеньи и Гвадалахары и от Пособланко до Тенеса — не слились в общую победу, человеческие и материальные потери были гораздо больше, чем у врага.

Расшатанная беспечностью вождей и нетерпением масс республиканская экономика работала, не используя всех своих возможностей. Несмотря на бесконечные призывы партий и профсоюзов, производительность труда оставалась ниже, а трудовая дисциплина — хуже, чем в националистической Испании. Каталония давала вчетверо меньше военно-промышленной продукции, чем в 1914–1918 годах, когда ее заводы работали по французским подрядам, обслуживая Западный фронт Первой мировой войны.

На 15-м месяце испанской войны Кольцов мрачно отмечал:«Сегодня Барселона не работает по случаю праздника (Дня независимости Каталонии. — С.Д.). Завтра — по случаю субботы. Послезавтра — по случаю воскресенья… Уравниловка носит издевательский характер. Чернорабочему платят 18 песет, квалифицированному рабочему — 18.25, инженеру — 18.50».

Народный фронт отверг довоенную аграрно-сырьевую и валютную политику, не приняв взамен никакой другой. Из-за непомерных военных расходов песета обесценивалась. В 1938 году на международных биржах за республиканскую песету давали в 4–5 раз меньше, чем за националистическую. Рыночные цены на питание угрожающе росли, зарплата же была повышена только в 1,5 раза. В глубоком тылу портились солидные запасы миндаля, пробки, калия, без движения лежали руды различных металлов и древесина. Многочисленные общественно-государственные комиссии произвольно налагали запреты на их вывоз, сами же ничего не вывозили, ссылаясь на блокаду и бомбежки. Между тем частные предприниматели-каталонцы, имевшие смелость нарушать запреты, умудрялись продавать сырье за границу и получать выручку в инвалюте.

Хотя более половины населения Республики жило в деревне, продовольственные ресурсы за год войны были исчерпаны. Республика все более полагалась на поставки советского, американского, голландского и шведского продовольствия, но из-за морской блокады оно далеко не всегда прибывало вовремя и в нужном количестве.

На республиканцев надвигался голод. Карточные продовольственные нормы пришлось сильно урезать. К 1938 году мясо, рыба и даже хлеб стали предметами роскоши. Обращала на себя внимание нехватка рыбы в приморской Каталонии и мяса — в селах скотоводческой Кастилии, молоко полагалось только детям. Не хватало топлива, обуви, табака, стекла.

Советское вмешательство в испанские дела, запрещение ПОУМа, репрессии против анархистов несколько консолидировали тыл, но окрасили политическую жизнь Республики в сумеречные тона. Многопартийность напоминала декорацию, за которой скрывалось могущество служб безопасности и преобладание друзей СССР — социалистов Негрина и компартии. Левореспубликанские партии, каталонские и баскские националисты, многие социалисты не без оснований полагали, что скоро наступит их очередь. К тому же войне не было видно конца, а шансы на победу с каждым днем уменьшались.

В среде тех, кто не был согласен с продолжением войны и с влиянием СССР на Республику, все чаще стали раздаваться голоса в пользу мирного урегулирования. У Хулиана Бестейро появлялось теперь много единомышленников.

Осведомители различных рангов доносили в Москву, что осенью 1937 года в гостиных Барселоны и Валенсии вполголоса шли разговоры о необходимости прекращения огня, об общеиспанских выборах под контролем Лиги Наций, которые помогут остановить разрушение страны и примирить испанцев. За рубежом закулисные попытки достичь мира по соглашению предпринимали баски, каталонцы, сторонники Прието, причем одни из них допускали посредничество Англии, другие — Ватикана, а третьи — Италии.

Количество же союзников и доброжелателей Республики стало сокращаться. Уменьшалась численность интербригад, их вклад в вооруженную борьбу. Многие их члены стали самовольно переходить в анархистские дивизии или уезжать на родину, чего ранее не случалось. Мельчал сам контингент. С общим затягиванием войны в интербригадах усилились отлучки с передовой, пьянство, частыми стали хищения имущества, рукоприкладство командиров. Участились межнациональные конфликты. Немцы и англичане возмущались политическим засильем французов (читай — Андре Марти), поляки — засильем итальянцев (в благоволении к итальянцам обвиняли Пальмиро Тольятти и Луиджи Лонго). Все шире практиковалось тюремное заключение недовольных интербригадовцев. Арестованных помещали в тайные тюрьмы, куда не имели доступа республиканские власти.

Давно было отмечено, что с середины 1937 года претерпела изменения советская политика в Испании. Руководивший однопартийным государством Сталин разочаровывался в многопартийной демократической Республике, далеко не все руководители которой слушали указания из Москвы. Ныне известно, что во время майского совещания 1937 года в Кремле с участием Кольцова и Кулика о ситуации в Испании немногословный Сталин бросил пессимистическую фразу о слабости республиканцев. И имелось в виду не только длительное отсутствие у них «чистых» военных побед, но и нежелание Народного фронта пресечь любую критику СССР. Особенно должна была раздражать Кремль терпимость Республики к полутроцкистскому ПОУМу.

Летом 1937 года к этому фактору прибавились другие. Средиземноморские коммуникации Республики оказались перерезанными Италией. Два транспорта с военными грузами погибли, два вернулись назад, не выполнив задания и едва избежав захвата. Власти тоталитарного СССР болезненно воспринимали каждое ущемление авторитета страны. Им было важно сохранить облик непобедимого и неуязвимого государства, и после гибели «Комсомола» они старались любой ценой предотвратить пленение очередного советского экипажа. Ведь это так или иначе означало бы длительный контакт моряков с «капиталистическим окружением».

Советские правящие круги взяли курс на ограничение объема военной помощи Республике. Военные грузы стали направлять через Францию. Но это поставило советские поставки в прямую зависимость от «милости» или «немилости» часто менявшихся французских кабинетов, что тоже не могло не раздражать Кремль.