Граф выпрямился, и Кайла увидела блестящий металлический предмет в его руке, когда он отошел на шаг. Она затаила дыхание, ее парализовал страх, ибо девушка поняла, что это нож. Отступив назад, Нортуик поднял нож и некоторое время сверлил ее взглядом.

— Ты боишься?

Его голос прозвучал почти нежно. Кайла кивнула, глядя на острое лезвие широко раскрытыми глазами:

— Да.

— Милый ребенок! Я лишь хочу помочь тебе. Этот мир такой злой, в нем так много пороков и скверны… — Он прикоснулся плоской стороной лезвия к обнаженному бедру Кайлы, как бы погладив его, и она приглушенно вскрикнула. Нортуик улыбнулся. — Я обещал, что не сделаю тебе больно. И не сделаю. Ты словно заснешь. Легкий укол, всего лишь слабый укол в запястье — и вся нечистая кровь вытечет… Она вытечет так медленно, что ты даже не почувствуешь… Нет, нет, не сопротивляйся. Иначе это ускорит дело, а нам нужно время, чтобы очистить себя от греха и похоти.

На сей раз Кайла не смогла сдержать крика, который вырвался из ее груди и многократно отразился от стен подвала, словно дюжина замученных душ кричала от ужаса вместе с ней.

Нортуик спокойно подошел к железному кольцу в стене, к которому были привязаны ее руки. Кайла пыталась отвести руки от острия ножа. Однако Нортуик придержал их, и девушка ощутила мгновенный укол в запястье.

— Господи, умоляю! Не делайте этого! — Она не хотела просить, однако слышала свою просьбу, как если бы просил кто-то другой, какая-то другая женщина, распятая на каменном ложе и умоляющая не лишать ее жизни. Однако Нортуик не обращал внимания на ее крики. Ей пришло в голову, что это ее смертное ложе, ее гроб с горящими вокруг свечами. Так когда-то лежала ее мать в гостиной своего дома в Индии. Только мать была обряжена в свое любимое платье, и лицо ее, освещенное десятками свечей, было спокойно. Ни о каком покое здесь не могло быть и речи. Один лишь ужас.

— Вот видишь, Кайла? Всего только легкий укол, как я тебе и говорил. — Граф улыбнулся ей, и свет свечи отразился в его пустых глазах, словно огонь преисподней. — Тебе скоро станет покойно… Как и мне…

Кайла тихо заплакала, отчаяние взяло верх над надеждами, когда она почувствовала, как из нее вытекает кровь. Было холодно. Она продолжала плакать, и слезы лились из ее глаз так же беспрепятственно, как уходила жизнь. Шум в ушах становился все громче. Нортуик продолжал бормотать успокаивающие слова. Как много воспоминаний, как много сожалений… Они проносились в ее мозгу бесконечной чередой… Бедная тетя Селеста… Она будет винить себя, как винила за то, что не была вместе с Фаустиной. Если бы только можно было сказать ей, что все произошло совсем не по ее вине… Светлые краски расплывались, растворялись в туманных образах, и, как ни странно, в центре всего возник образ Брета Бэннинга, его красивое лицо, насмешливое — и ускользающее… Почему он не любил ее? Она полюбила бы его, могла бы полюбить, если бы он захотел…

А теперь она никогда не узнает, могло ли это случиться. Сейчас ее ожидает смерть, она умрет в этом отвратительном месте, в присутствии этого ненормального человека из ее кошмарных снов, и никогда не узнает, что это такое — быть по-настоящему любимой.

«Может быть, умереть — это не так уж и плохо», — сонно подумала Кайла, а мир вокруг нее вращался все быстрее и быстрее. Только прекратился бы этот нестерпимый звон в ушах… Даже Нортуик казался всего лишь размытым пятном, а голос его постепенно отдалялся, становился все тише. Почему он кричит на нее? Разве не этого он хочет? Да, он хочет, чтобы я умерла. Почему он так кричит?

Послышался громкий шум, раздался хлопок, похожий на щелканье кнута, за ним второй, эхо многократно отразило эти звуки, и Кайле показалось, что она слышит рев прибоя, который угрожает поглотить ее.

Что-то горячее выплеснулось на Кайлу, какая-то тяжесть придавила ее. Она сделала попытку открыть глаза, но ей это не удалось. Ее окутала тьма, и в то же время было приятно услышать голос Брета, такой знакомый и сильный, успокаивающий ее словами, что теперь все будет хорошо. Затем тяжесть исчезла, руки ее оказались свободными, кто-то с нежностью поднял ее. Но уже слишком поздно. Ей хочется лишь одного — спать, уйти в тот манящий мир, где нет боли.

Да… Теперь все будет хорошо.

Снова голоса, теперь уже гораздо ближе. И наконец-то ей стало тепло. Может, она умерла? Кайле хотелось открыть глаза, но она боялась того, что могла увидеть. Уж лучше лежать и слушать с закрытыми глазами, чем идти на риск… Неужели это голос Брета? Похоже, что так, и ему отвечает тревожный голос Кенуорта. Или они тоже умерли? Да нет же!.. Но тогда, вероятно… Девушка попыталась разобраться в своих мыслях. Кайла провела пальцами по гладкой поверхности под собой. Белье, никакой не камень. Похоже, она лежит на кровати. Стало быть, живая. Она не умерла в этом мерзком подвале Нортуика.

Почувствовав облегчение, Кайла слегка приоткрыла глаза. Приглушенный свет освещал комнату, которую она узнала: одна из комнат в городском доме Брета. Ну конечно! На столике рядом с кроватью стояла знакомая розовая лампа. Сквозь полузакрытый полог пробивался свет. Головой Кайла ощущала мягкость подушки. Чуть повернувшись, она почувствовала боль в руке.

Послышался еще голос — раздраженный, принадлежащий женщине. Тетя Селеста!

— Я не приму этого, ваша светлость! Я не желаю слышать то, что вы говорите. Ее нужно оградить от дальнейших скандалов, и потом…

— Я согласен. — Брет произнес эти слова спокойным тоном. — Это входит в мои намерения — оградить ее от возможного скандала. После смерти Нортуика уже никто не узнает, что произошло в этом подвале. Теперь это известно только Бэрри и мне.

— Ну… конечно, это уже что-то, но — мой Бог! — этого недостаточно. Вы испортили ей репутацию, весь Лондон треплет ее имя — и все из-за вас. Как поправить сию прискорбную ситуацию?

— Проблема будет решена, если она выйдет замуж.

Наступило молчание, и Кайла затаила дыхание не в силах поверить собственным ушам. Неужели он хочет жениться на ней? Господи, может, он все-таки любит ее? Кайла снова закрыла глаза, почувствовав, что у нее кружится голова. Но сама-то она верит в то, что любит Брета? Это какая-то бессмыслица. Конечно, она испытывала к нему определенное влечение. Когда Брет вернулся из Лондона, она радовалась как дурочка, несмотря на его идиотскую реакцию на ее танец в цыганском таборе. А сейчас… Сейчас так трудно думать об этом, мысли и чувства путаются.

Но когда Кайла уже была готова снова погрузиться в сон, до нее долетели негромко произнесенные слова тети Селесты:

— Пора уж вам это понять, ваша светлость.

Когда Кайла проснулась, она была в спальне одна. В комнате царил полумрак — лишь маленькая лампа горела на комоде красного дерева. Девушка подняла руку и увидела на запястье широкую белую повязку. Она вспомнила, как Нортуик колол ее ножом, и невольно содрогнулась. Он едва не убил ее. Действительно ли он мертв или это лишь эпизод ее горячечного сна? Она не могла определить грань между явью и сном. Но главное заключалось в том, что она жива и здорова. И еще в том, что Брет Бэннинг женится на ней.