Нужный Берлу человек приехал на такси в пятом часу вечера. Его можно было выделить сразу по осторожной точности движений, по цепкому взгляду, которым он окинул улицу перед тем как взяться за ручку двери. Берл стряхнул с себя дремоту и приготовился слушать.

— Привет, Брайтнер… — сказал в наушниках отдаленный голос. — Ну, что там у вас стряслось?.. А, черт!.. На кой ляд вы развесили здесь эти идиотские фанерки?!

«Ага! И тебе досталось!» — обрадовался Берл.

— Здравствуйте, Отто. Как долетели?.. Я сразу перейду к делу, да? Так вот, он пришел рано утром, еще десяти не было… — заторопился турагент испуганной скороговоркой.

— Стоп! — скомандовал Отто довольно-таки грубо. Старик явно не ходил у него в боссах. — Тут разговаривать не будем. Пойдемте на бульвар, погуляем, подышим.

Берл разочарованно вздохнул, но делать было нечего. Он подождал, пока двое выйдут, пока Брайтнер, суетясь, потея и многократно роняя связку ключей, закроет агентство. Отто при этом безучастно стоял в сторонке, всей своей позой выражая презрение. Затем они медленно двинулись в сторону Кенигсаллеи. Отто шел, глядя прямо перед собой, брезгливо задрав подбородок и воротя нос, а потный старик бегал вокруг него, как собачонка, подпрыгивая на ходу, жестикулируя и только что не помахивая хвостом. Берл выбрался из машины, расправил затекшие ноги и пошел следом. Погода стояла сухая, и бульвар вскипал разнообразным народом: суетились лоточники и уличные артисты, играли в «замри-отомри» живые скульптуры, из магазинов и кафе сквозняком выдувало обрывки музыки. Вдоль канала, сияя лакированными боками, медью клаксонов и бронзой набалдашников, выстроилась импровизированная выставка старых автомобилей. Отто сел на скамейку; старик, помявшись, пристроился рядом с ним. Он сидел боком, свешиваясь половинкой зада, как будто подчеркивая полное отсутствие всех и всяческих претензий — даже на эту крашеную, растрескавшуюся от дождя и солнца скамеечную доску — и продолжал что-то горячо объяснять своему неприветливому собеседнику; тот слушал и неохотно отвечал, морщась и едва разжимая тонкогубый рот.

Скучный день продолжался во всей своей долгой, полной бесплодного ожидания бесконечности. Осень, играя опавшими листьями, плавала по темно-зеленой воде канала наперегонки с молодыми утками. Берл стоял, прислонившись к дереву плечом, и с наслаждением вдыхал сырой воздух, пахнущий бензином и октябрьским лиственным хламом. У его ног остановился маленький песик в красном ошейнике, посмотрел, недоуменно склонив набок лохматую башку: мол, тебе-то зачем это дерево?.. мое оно, разве не видишь? Но Берл не отходил, и пес, поколебавшись, уступил, побежал дальше, выставляя вперед левое плечо, как взвод на параде; приостановился у скамейки, дружелюбно ткнулся носом в стариковские туфли, получил в ответ пинок, но не обиделся, а немедленно продолжил свой путь, тихо удивляясь про себя беспричинной человеческой злобе и бестолковости.

Но вот турагент закончил свой монолог… а может, это презрительный Отто приказал ему прекратить, потому что сколько ж можно. Теперь старик сидел, осмелившись, наконец, подвинуться на полную ширину скамейки, вплоть до спинки, а Отто говорил, крепко держа его за плечо сильной костистой кистью, говорил скупо, почти не задействуя мышцы лица, и старик кивал в ответ… а может быть, просто голова его покачивалась сама собой в такт подергиваниям оттовой руки. Это продолжалось минуту или две; затем Отто встал, приподнял шляпу, будто прощаясь, и пошел по аллее в направлении моста, а старик остался сидеть, как сидел, свесив голову на грудь и привалившись к спинке скамьи, на которую теперь не претендовал никто, кроме него.

«Никак, мертв старикан?.. — подумал Берл. — Если да, то я могу поставить диагноз на расстоянии: внезапная остановка сердца. Случается даже с двадцатилетними, а уж в таком возрасте и вовсе не редкость…»

Но проверять было некогда; длинная фигура Отто уже маячила на значительном удалении. Он передвигался расслабленной ленивой походкой, но на удивление быстро. Берл двинулся следом. На этот раз потребовалось все его внимание: преследуемый последовательно произвел несколько действий, призванных освободить его от возможной слежки. В большом универмаге на конце Кенигсаллеи, где Отто сменил плащ и шляпу, только невероятное везение позволило Берлу усидеть у него на хвосте. Везение и самоуверенность противника. По-видимому, на собственной территории Отто был настолько уверен в себе, что производил все эти шпионские упражнения как бы по обязанности, как бы даже досадуя на кого-то, чей приказ вынуждает его заниматься этими детскими играми. Берл нисколько не сомневался, что, почувствуй Отто что-нибудь неладное, не было бы ни малейшего шанса удержаться у него за спиной. Следить за таким профессионалом в одиночку — дело абсолютно безнадежное.

На его счастье, выйдя из универмага, Отто посчитал обязательную рутину исполненной. Теперь он уже не петлял, не останавливался у витрин и не заходил в подъезды проходных дворов, а шел быстро и целеустремленно. На Старый город и его бесчисленные пивные спускались первые сумерки; чистенькие переулки были заполнены пьющим и гуляющим народом. Отто остановился у ничем не примечательного серого двухэтажного особнячка с четырехскатной крышей, открыл дверь своим ключом и вошел. Берл довольно ухмыльнулся — его многочасовое терпение оправдало себя… терпение или удача? Или и то, и другое вместе?.. Да ладно, сейчас-то какая разница? Он глубоко вздохнул и передернул плечами, как воробей, отряхивающийся после стычки с хамскими неповоротливыми голубями. Дюссельдорф снова принес ему удачу. Теперь можно было подумать и о себе; любое дальнейшее действие требовало дополнительного обдумывания и подготовки. С этими друзьями на шармачка не сработаешь.

Он уже собирался вернуться к машине, но в последний момент передумал и решил напоследок немного понаблюдать за домом. Уж больно удобно показалось: в крохотном скверике напротив, через улицу, играли в шары, выгородив деревянными брусьями длинный прямоугольник. Рядом, уперев кулаки в подбородки или задумчиво почесывая носы, стояли болельщики. Берл подошел поближе. Очередь хода была за седым краснорожим мужчиной в расстегнутой куртке с полой, заткнутой за пояс, чтоб не мешала. Он встал на утоптанную точку броска, сдвинув ноги и взвешивая в левой руке металлический шар. Болельщики замерли. Дом как дом, подумал Берл. Двухэтажный фасад; четыре окна на первом, пять на втором. Внизу вроде бы какой-то офис или врачебный кабинет?.. Отсюда не видно, а подходить не хочется. Решетки, само собой. Седой занес руку за спину и бросил с вывертом, сопровождая полет шара помогающим движением всей своей красной рожи. Шар покатился и замер, неотличимый от своих остальных собратьев. «Ух!..» — восхищенно выдохнули болельщики. Очевидно, ход краснорожего поражал глубиной стратегического замысла. Берл снова перевел взгляд на дом. Второй этаж, скорее всего, жилой…

— Здорово, кацо! Давно не видались! — кто-то сильно хлопнул его сзади по спине. Берл обернулся. Перед ним, держа в руке высокий пивной бокал, стоял Колька Еремеев, собственной персоной. Вот уж кого он никак не ожидал здесь повстречать!

— Чего ты так прибалдел-то? — удивленно спросил Колька, так и не дождавшись ответа. — Неужто я настолько изменился? Или узнавать не желаем? Ну как хочешь…