И что самое удивительное – по мнению Эмриса, – что никто ни сном ни духом ничего не заподозрил относительно Элизабет.

Окружавшие короля живописцы, сопровождавшие монарха, чтобы запечатлеть его триумф над извечным врагом, императором Карлом, без восторга, но и без ропота уступили Элизабет право писать королевский портрет в полном боевом облачении. Франциск I сидел над разложенными картами, обсуждая с Эмрисом свои планы. Умение работать быстро, приобретенное Элизабет, когда она расписывала фрески, оказалось здесь очень кстати, и в считанные часы она нарисовала портрет, заслуживший одобрение даже самых строгих критиков.

По мнению Эмриса, визит прошел блестяще. Было только одно обстоятельство, что равным образом смущало и его, и Элизабет – необходимость остаться с королем на ужин. Еще днем в разговорах с Франциском были затронуты сложные хитросплетения европейской политики, и Эмрис понимал, что за ужином ему придется отвечать более подробно на вопросы о его посещении Италии, переговорах с папой римским и беседах с Джованни Медичи. Поэтому он вздохнул с облегчением, когда Элизабет, сославшись на внезапное недомогание, попросила короля простить ее за то, что она не сможет воспользоваться его любезным приглашением на ужин.

Получив кошелек золотых за «его непревзойденное мастерство, прославившее Францию», Филипп из Анжу откланялся и поспешил удалиться из королевского павильона.

Шотландец последовал за ней и, уверив всех, что они не нуждаются в проводнике для обратной дороги, присоединился к Элизабет. Они поскакали верхом через большой лес к востоку от Труа. Неяркое послеполуденное солнце освещало их путь.

Элизабет сняла с головы шляпу и тряхнула головой, подставляя лицо свежему летнему ветерку. Ее лошадка легко трусила вслед молчаливому всаднику, скачущему впереди.

Перед отъездом шотландец опять переоделся в национальный костюм, который так нравился Элизабет. Широкий меч висел у него на боку, солнечные лучи скользили по разноцветным клеткам короткого шотландского пледа.

Элизабет отвела взгляд от могучей спины Макферсона и принялась осматривать окрестности. Какая красота! Мягкая тишина прохладного летнего вечера, стелющиеся по обе стороны дороги и убегающие вдаль поля и холмы – мирная и благодатная картина. За все время, что она прожила во Франции, ей ни разу не доводилось побывать на этой стороне Сены.

– Ты, наверное, отлично знаешь эти места, – крикнула она в спину своему спутнику. – Хорошо, что мы возвращаемся другой дорогой. Здесь так красиво! Даже не знаю, удастся ли мне еще когда-либо побывать в этих краях.

Элизабет ожидала, что он отзовется на ее слова, придержит коня, чтобы сказать что-то в ответ. Но ничего подобного.

Она пришпорила лошадь и нагнала его. Поравнявшись с бароном, она увидела угрюмое выражение его лица и осторожно спросила:

– Ну и что я сделала не так на этот раз?

Эмрис помедлил, потом проронил:

– Нечистая совесть мучит?

– Нет, – резко сказала она в ответ. – Это просто первый разведывательный бросок перед тем, как перейти в атаку на твое очередное чудачество.

Эмрис уже в который раз заметил про себя, что характер Элизабет сродни мужскому не только потому, что она носит мужской наряд.

– Я не отношусь к чудакам.

– Нет, конечно! Ты просто в дурном настроении, раздражен и молчалив. Разве это не чудно?

– Думаю, я разберусь с этим сам.

Он вновь впал в угрюмое молчание. Элизабет в недоумении следовала за ним. У нее не было никакого разумного предположения о том, чем объясняется его внезапная мрачность. Визит к королю прошел сверх всех ее ожиданий просто замечательно. Да, они пробыли там недолго, и она не могла припомнить ничего, ни слова, ни намека, которые могли бы огорчить барона и объяснить внезапную перемену в его настроении.

Элизабет поскакала вперед, на сей раз обогнав всадника и поставив свою лошадку поперек дороги.

– Что ты делаешь? Хочешь сломать себе шею? – проворчал Эмрис, вынужденный резко натянуть поводья и остановить коня.

– Нет, не хочу, – ответила она, подъезжая к нему и ухватившись за его поводья. – Я пытаюсь поговорить с тобой.

– Мне нечего сказать.

– Не смеши меня! Что за чушь! Маг и волшебник слова, искусный дипломат вдруг лишился дара речи.

Эмрис свирепо взглянул на нее.

– Если бы ты была мужчиной, тебе это так бы не сошло.

– Ну, слава богу, я не мужчина! Так что придется тебе это пережить.

– Если бы я знал, во что ты меня втянешь, я бы вообще держался от тебя подальше с самого начала.

– Ну хорошо, но этого не произошло, спасибо святой заступнице. Так что теперь ты проклят, а я могу говорить, что мне вздумается.

Эмрис пристально посмотрел в ее лукаво блестевшие глаза.

– Хочу дать тебе совет, детка. Не играй с огнем. Дразнить рассерженного мужчину – это не шутки. А я сейчас сердит! Ты хоть это понимаешь? Или ты совсем ослепла?

– Ослепла? Я? О господи! Так ради чего я, по-твоему, все это затеваю, пытаясь пробиться сквозь твою броню? Конечно, я вижу, что ты сердит! Но мне надо знать почему. Это имеет отношение ко мне? Я что-нибудь сделала не так? Почему ты не можешь мне сказать?

– Оставь это, Элизабет.

– Я не желаю это так оставлять, – упрямо сказала она.

– У меня нет настроения рассказывать.

– Может быть, но у меня есть настроение узнать, в чем дело.

Эмрис гневно глядел на нее, она отвечала ему тем же.

– Та-ак, – заключил он. – Ты ведь не отвяжешься?

Она покачала головой. Эмрис со вздохом оглянулся на окружавший их лес, на удлинившиеся вечерние тени между деревьями. Это самая упрямая женщина из всех, что ему когда-либо встречались! Хотя нет, он несправедлив. Ведь она беспокоится о нем и хотя бы уже поэтому заслуживает ответа. Ну ладно.

– Элизабет, я сердит не на тебя.

– Не годится, Эмрис Макферсон. Я не приму такой ответ, а вернее, попытку уйти от ответа.

– Я зол на себя самого!

Элизабет вытаращила на него глаза.

– Если ты сердит на себя, то почему ты срываешь на мне свое дурное настроение?

– Если бы ты оставила меня в покое, тебе не пришлось бы от него страдать.

Она попыталась взять себя в руки и продолжила уже более мирным тоном:

– Мой любезный барон, на протяжении этого долгого путешествия я достаточно изучила ваш характер, чтобы понимать, когда вы сердитесь на меня, а когда нет. И если…

– Я солгал! – против воли вырвалось у Эмриса.

– Что?!

– Я солгал, – повторил он.

– Кому, мне?

– Франциску! Королю Франции. Я солгал ему.