Элизабет уронила голову на руки.

– Нет! Я не знаю!

Сообщение о том, что король Франциск I желает встретиться с Филиппом из Анжу в охотничьем домике, расположенном к востоку от Труа, обрушилось на Элизабет как гром с ясного неба.

– Не знаю, я ничего не знаю! Я вообще не представляю, что мне теперь делать!

Рано утром вахтенного на барже окликнули с берега. До короля Франциска дошла весть о том, что флорентийский художник направляется через Францию в Шотландию по приглашению королевы Маргариты. Монарх хотел встретиться с живописцем, тем более что, как ему доложили, тот был французом по происхождению.

– Пожалуйста, ну, пойди! Хотя бы ради меня! – жалобно попросила Мэри. Элизабет в недоумении приподняла бровь. – Понимаешь, это последняя возможность для меня пережить все это как бы твоими глазами. Ты вернешься и расскажешь мне все-все! Что теперь носят, кто как был одет, все последние придворные сплетни. Ну, пожалуйста, Элизабет!

Элизабет встала и подошла к постели больной. Мэри приподнялась ей навстречу, и сестры, крепко обнявшись, некоторое время сидели, мирно покачиваясь и как бы убаюкивая друг друга.

Мэри очень изменилась. Последние три недели, что она провела на барже, Мэри менялась день ото дня все больше. Элизабет видела, что ее сестра сильнее откликается на заботы других, ближе к сердцу принимает беды и радости окружающих. Но тело ее слабело… И не раз и не два задавалась Элизабет вопросом, правильно ли она поступила, взяв в долгое и трудное путешествие сестру. Однако сожалеть о чем-либо сейчас было уже поздно.

– Не знаю, как я смогу…

– Элизабет! – Мэри откинулась на подушки. – Я слышала сегодня ночью, как вы шептались с Эрнестой по поводу моего состояния.

Элизабет попробовала возразить, но Мэри жестом остановила ее:

– Пожалуйста, дорогая, пойми меня! Как раз сейчас, впервые в жизни, я живу так, как мне и следовало жить всегда. Я действительно счастлива. – Она на мгновение задумалась, а потом твердо продолжила: – Я знаю, что умираю, и поняла, что и вы это знаете. И я не хочу, чтобы вы горевали по этому поводу. Я прожила свою жизнь, и мне выпал шанс… ну, что ли, исправить кое-что во время вот этой последней дороги.

Мэри вновь привлекла сестру к себе.

– Однако я вовсе не желаю, чтобы вы бесконечно тряслись и дрожали над каждым моим шагом. Я буду жить до последнего отпущенного мне дня, и я обещаю тебе, что дождусь твоего возвращения из поездки на берег. Съезди, Элизабет! Для меня это будет в радость. Пожалуйста!

Элизабет положила руку ей на плечо.

– И возможно, – добавила Мэри, лукаво улыбаясь, – она знала, что сейчас подходящий момент и его нужно использовать, – возможно, это будет также в радость и тебе, и Эмрису, вам обоим, побыть некоторое время наедине.

Элизабет, вспыхнув до корней волос, отодвинулась от Мэри. Этого она никак не ожидала.

– Ты думаешь, я не вижу, какие чувства ты испытываешь к Эмрису? Родная, но ведь это просто написано у тебя на лице каждый раз, когда он оказывается рядом! Или даже когда кто-нибудь просто упоминает его имя.

Элизабет отвела глаза. В самом деле, сестра права. Глупо отрицать то, что с ней происходило. Разве она могла остановить биение сердца, которое колотилось как бешеное каждый раз, когда он смотрел на нее? Или заставить себя не краснеть? И тем более она не могла сдерживать те непонятные чувства, которые сжимали ей горло, когда она видела, как он трогательно выслушивает Джеми, объясняющую ему подробно, для чего у котенка когти. И она не могла бы объяснить и себе самой, почему слезы подступили к глазам, когда Эмрис в ответ на это отстегнул драгоценную брошь с плаща и показал Джеми свой фамильный герб – кота со вздыбленной шерстью и выпущенными когтями, сидящего на раскрашенном щите.

Элизабет испытывала внутреннюю борьбу. Хотя сердце ее затрепетало от одной мысли о том, что у нее будет возможность остаться наедине с Эмрисом Макферсоном, но чувство долга не позволяло оставить надолго больную сестру.

– Все это глупости! – передернула плечами Элизабет. Однако даже ей самой показалось, что ее протест прозвучал не слишком убедительно.

Скрипнула дверь, и сестры повернулись посмотреть, кто пожаловал к ним в каюту. Вначале появилась рыжая мордочка котенка, потом вслед за своим подопечным показалась и сама Джеми.

– Мы пришли к вам в гости, – важно сообщила девочка.

Мэри раскрыла объятия, и Джеми радостно бросилась к матери. Элизабет прослезилась. Как она их любит! Их обеих. Сколько лет она молилась о том, чтобы это произошло. И вот наконец Пресвятая Богородица услышала ее молитвы. Наконец! Теперь в их семье и мир, и любовь.

Элизабет поднялась с постели и направилась к двери. Мэри с Джеми надо дать побыть вдвоем, хотя им все равно не наверстать упущенные годы.

– Элизабет!

Она обернулась в дверях.

– Возьми с собой мой саквояж!

– Зачем?

– Там кое-что для тебя, – тихо сказала Мэри. – Кое-что для поездки! И, Элизабет! – Мэри дождалась, когда Элизабет посмотрит ей в глаза. – Элизабет, обещай, что ты поедешь!

– Мне не хочется оставлять тебя…

Мэри зарылась лицом в пушистые волосики дочурки.

– Веришь или нет, но мы вполне можем обойтись без тебя каких-то там два денька. – Она мягко улыбнулась, и Элизабет подумала, что давно не видела Мэри такой счастливой. – Кроме того, Гэвин сказал мне, что он не будет сопровождать вас, а останется с нами. Так что тебе не о чем беспокоиться. Мы встретимся с вами в Труа. Гэвин обещал, что мы остановимся там в порту и будем гулять по знаменитой ярмарке, пока вы к нам не присоединитесь. Я всегда мечтала попасть на ярмарку в Труа.

Элизабет нерешительно молчала, но Мэри была непреклонна.

– Мне нужно это, дорогая, – сказала она спокойно. – Нам обеим нужно, чтобы эти последние дни мы прожили полной жизнью. Позволь же и себе, и мне радостно провести оставшееся время.

«Французы такие же слепцы, как и флорентийцы, – решил Эмрис, скача верхом по дороге вместе с Элизабет. – Интересно, если их армии встретятся на поле боя, смогут ли они разглядеть друг друга или проскочат мимо? Забавно».

Их пребывание у Франциска пошло с самого начала не по намеченному плану. Не успели они сойти на берег, как прискакал посланец от короля и сообщил, что Франциск I расположился не в охотничьем домике на востоке от Труа, а в павильоне еще дальше на восток в сторону Марны. Оттуда путь шел на юг по направлению к Женеве и дальше в Италию. По хорошо укатанной дороге посланец проводил их до королевского лагеря.

Павильон, украшенный золотой парчой, сверкал на ярком утреннем солнце, двадцать тысяч вооруженных солдат в походном снаряжении ждали приказа о выступлении, а король тем временем придирчиво выбирал шляпу среди представленных ему на обозрение изделий ремесленных цехов города Труа.