Однако вскоре вдовствующая императрица, к своему неудовольствию, заметила у сына поползновения править самостоятельно — и тогда она низложила его и отправила в отставку, а на освободившееся место посадила его брата Жуй-цзуна.

Через некоторое время в низовьях Янцзы вспыхнуло восстание. Оно было быстро подавлено, но по каким-то причинам произвело на императрицу пугающее впечатление. В ее душе произошел сдвиг — по-видимому, подобный тому, что постиг впоследствии нашего государя Иоанна Грозного. Она обрушила репрессии на людей знатных и влиятельных, но при этом всячески старалась заручиться поддержкой низов — что само по себе, возможно, было и неплохо.

Еще больше были уравнены возможности кандидатов на чиновные должности. В качестве так называемых «актов милосердия» были снижены налоги и повинности (это при неблагоприятном в целом состоянии экономики, вызванном в немалой степени непомерными тратами императрицы). Торговцев и ремесленников, напротив, поприжали — это, с одной стороны, несколько компенсировало казне милосердие, с другой — не могло не понравиться всем, кто традиционно не любил «частников».

Восторг толпы вызывали устраиваемые У-хоу пышные церемонии, которые якобы воспроизводили забытые празднества времен Чжоу. Государыня додумалась до того, что объявила себя потомком Чжоу-гуна — одного из творцов легендарной уже блестящей эпохи Чжоу.

А тем временем неутомимо действовала сеть шпионов — она возглавлялась дворцовым цензоратом. Повсюду были установлены бронзовые урны для доносов. Тех, кто вызвал подозрение соглядатаев, был оговорен или на кого указала императрица — тащили в специально устроенный застенок и подвергали изощренным пыткам. Под ними они могли наговорить на кого угодно и что угодно — и на казнь шли сотни людей. Лишившимся головы еще «везло» — человека могли и сварить заживо. По принципу круговой поруки, родственников ссылали или продавали в рабство, их имущество конфисковывалось. Но от обычного судопроизводства У-хоу требовала строгого соблюдения законов и справедливости — это, особенно в сочетании с расправами над людьми знатными, тоже было по сердцу простым людям.

А на сердце императрицы атмосфера страха и расправ действовала возбуждающе: немолодая уже женщина не знала удержу в любовных утехах, а особенно полюбившегося ей парикмахера сделала настоятелем буддийского монастыря.

* * *

Потом в реке обнаружили камень, надпись на котором гласила, что «мудрая мать» возглавит страну, и это принесет людям счастье. По поводу находки опять были жертвоприношения и пышные торжества, река была объявлена священной и в ней запретили ловить рыбу. Но императрице показалось, что этого мало. Всей высшей знати Поднебесной повелено было съехаться в столицу для участия в благодарственном молебне. Встревоженная «номенклатура», ряды которой уже заметно поредели, решила, что готовится массовая расправа. Особые основания для страха были у рода Ли, кровно связанного с прежними танскими императорами. Начались мятежи, но их безжалостно подавили, а род Ли был почти поголовно истреблен.

Тем временем бывший парикмахер обнаружил в своей святой обители древние индийские тексты, в которых говорилось, что таинственная «великая богиня» по системе реинкарнации (переселения душ) как раз где-то около этого времени должна принять облик земной женщины, и, как и в случае с «мудрой матерью», не требовалось большого ума, чтобы догадаться, что это уже произошло, и чье тело удостоилось божественной чести. К тому же видели кружащего над дворцом феникса, а под его сводами свили гнездо невиданные птички изумительной расцветки.

Короче, вскоре бутафорский император Жуй-цзун отрекся от престола, — в утешение ему был присвоен титул «будущего императора», — а У-хоу стала первой и единственной женщиной-императором в истории Поднебесной. После чего приказала казнить двух любимых наложниц «будущего императора». Происходила вся эта фантасмагория в 688 г.

Добившись немыслимого, У-хоу решила попридержать маховик террора. При этом провела мероприятие, тоже хорошо нам знакомое по судьбе товарища Ежова и его боевых соратников-энкавэдэшников — были ликвидированы и начальник шпионского ведомства, и восемьсот пятьдесят его агентов (причем все было обделано чин-чинарем — через суд).

После этого госпожа император стала проводить довольно разумную политику. Следила за эффективностью отбора чиновников: новые кадры были остро необходимы, ибо с верхних ступеней служебной лестницы многие отправились в лучшем случае в ссылку. И действительно, бюрократический аппарат пополнился людьми знающими и деловыми.

Неспокойно было на границах. Китайская армия отражала набеги хорошо ей знакомых тибетцев и снова воспрявших духом тюрков. А из Маньчжурии грозила новая сила, и были все основания полагать, что весьма серьезная. Там образовался союз монгольских племен киданей, и когда он атаковал Поднебесную — варварам удалось дойти до нынешнего Пекина, прежде чем их отразили.

Однако долго пробыть на высоте положения У-хоу не смогла. И годы были уже за семьдесят, и никак не отпускающая похоть отнимала слишком много сил. Внешне она держалась вполне моложаво — китайская косметика и медицина способны творить чудеса. Даже затеяла сложную любовную драму с выбываниями. Сначала пригласила во дворец и приказала умертвить парикмахера-монаха, произведя вместо него в официальные фавориты своего личного врача. Потом исчез и этот, а государыниного ложа удостоились сразу двое: юные красавцы братья Чжан. «Накрашенные и напудренные, в богато расшитых халатах» — гласит хроника. Старуха совсем потеряла голову с этим молодцами.

Стоит ли удивляться, что когда во дворце пошли такие дела — весь госаппарат стал впадать в безответственность и коррупцию. Министры пытались образумить государыню-императора, но она просто гнала их вон.

Наконец, не забывшие о конфуцианской чести вельможи решились на поступок. Они сплотились вокруг сына императрицы Чжун-цзуна (когда-то «царевича Иня») — давным-давно ею низложенного, но которому разрешено было вернуться из ссылки. В один прекрасный день (или ночь) заговорщики во главе отряда в полтысячи гвардейцев овладели дворцом, проследовали в покои Дочери Неба и прикончили там братьев Чжан. Тут появилась У-хоу, вся растрепанная и в бешенстве. Она разразилась страшными проклятиями и угрозами, однако вскоре поняла, что благоразумнее не волноваться.

Ей дали спокойно умереть (что произошло уже через несколько месяцев, в том же 705 г.), и даже присвоили посмертное имя «Подражательница Небу». Возможно, за то, что перед кончиной она соблюла приличия: отказалась от императорского титула и всем все простила.

* * *

Но порядок в Поднебесной не наступил. Не закончилось даже женское правление: место почившей У-хоу заняли супруга и дочь восстановленного в правах императора Чжун-цзуна — госпожа Вэй и царевна Ан-ло. При этом мать погрязла в любовных интригах, а дочка думала только о наживе. Во дворце они опирались на тех, кто привык ловить рыбку в мутной воде, да еще и развели многотысячный штат евнухов, беззастенчиво лезущих к управлению страной.

Через пять лет, в 710 г. Чжун-цзун скончался — не исключено, что его отравила императрица. У нее уже наготове было поддельное завещание, по которому престол переходил к ее пятнадцатилетнему сыну.