— Не мучай ее, — в дрожащем голосе мольба неприкрытая, — ей плохо.

— Плохо? — поинтересовался с неприкрытым недоумением.

Грифельная волчица сегодня от души нервы всем нам потрепала. Уж кому плохо, так это Тане!



— Сегодня, когда с Виктором ушла, — от этого имени в комнате тесно стало, будто он третьим к нам ворвался, бесцеремонно расталкивая локтями.

Поморщился недовольно, но Таня твердо продолжала:

— Они нежности были полны, их тянуло друг к другу, и напряжение сексуальное такое было, что лес мог вспыхнуть от их огня.

Бл****, зачем она мне это говорит?

— А я чуть с ума не сошла! Меня тошнило от этих прикосновений. Это отвратительно, когда ласкает кто-то чужой! Больно! И от беспомощности сдохнуть хочется.

— К чему ты это говоришь?

— Она сейчас испытывает то же самое. Я тянусь к себе, а она трясется от мысли, чем все это может закончится, — Таня сникла, опустив взгляд вниз. Безжалостное признание душу терзало, моментально охладив чувственный запал.

В жизни так хреново не было. Таня верно сказала — сдохнуть хочется.

— Ты права. Не стоит, — хрипло выдохнул и отступил, — я, пожалуй, пойду.

Таня растерянно кивнула и проводила меня тоскливым взглядом.

В комнату свою ворвался, будто за мной демоны гнались. Завалился в кровать, не надеясь, что заснуть удастся, руки за голову закинул и взгляд в потолок вперил, будто там ответы мог найти.

Утро принесло с собой хмурое небо за окном, головную боль и подавленное настроение. Полночи думал, ища выход из поганой ситуации. Вариант был, только один, и я не уверен, что Таня его примет.

Пока она спала, я спустился вниз за кружкой черного отвратительно крепкого кофе, зашел в свой кабинет, а потом вернулся обратно. Зашел к ней, стараясь ее не разбудить, встал у окна, задумчиво рассматривая подступающий лес и морщась, когда горький напиток обжигал небо.

Когда послышался легкий шорох с кровати, обернулся через плечо: Таня сидела, оглядываясь по сторонам, а потом, заметив меня, улыбнулась. Так сонно, трогательно, что под ложечкой засосало. Захотелось обнять, ее прижать к себе и никогда не отпускать.

Оставив кружку на подоконнике, подошел к ней, присел рядом, еле сдерживаясь чтобы не прикоснуться. Такая красивая, родная, моя.

— Как спалось? — поинтересовался не скрывая иронии, в ответ она лишь тихо усмехнулась:

— Бывало и получше.

Смысла юлить и оттягивать неприятный разговор не было. Надо решать проблему, ведь в любой миг все снова могло измениться. Волчица могла придти в себя, вырваться на волю и отправиться за своей…парой. Этого нельзя допустить.

Достал из кармана заранее приготовленный кулон. На тонкой золотой цепочке, в форме слезы. Полупрозрачный камень — кроваво красный в центре и зеленый с золотистыми крапинками ближе к краям. Волчья погибель. Так его раньше называли, не ради красивого словца, а потому что мог волка силы лишить.

Таня сразу поняла, что я ей предлагаю. Молча взяла амулет в руки и долго крутила его, рассматривая со всех сторон, наконец монотонно произнесла:

— Красивый.

Я кивнул. Волчья погибель прекрасна, как сама смерть. Эти блики завораживали, пленяли своим таинственным мерцанием. Волк внутри ворчал, недовольно сжимаясь. Он не видел ничего красивого в камне, способном его пленить. Мне, если честно, даже в руках было неприятно его держать, в груди сразу гудеть начинало, звериные инстинкты об опасности вопили, требовали выкинуть эту штуку, избавиться от нее.

Таня положила амулет на раскрытую ладонь и сидела, прислушиваясь к себе.

— Так странно, — наконец, поделилась своими ощущениями, — будто холодные щупальца по руке ползут.

Очень точное сравнение. Холодные, мерзкие, отвратительно трепещущие щупальца, пытающиеся пробраться под кожу.

— Ты хочешь, чтобы я его надела, — констатировала очевидный факт.

— Хочу. Он поможет держать твою волчицу под контролем, — озвучил свое предложение, в котором сам сомневался.

— Поможет? — растерянно, но с надеждой уточнила девушка, снова переводя взгляд на амулет.

— Должно. В любом случае хуже уже не будет, и если станет совсем невмоготу — мы его снимем.

Она закусила губу, как маленькая, вздохнула сдавленно, и после этого кивнула, соглашаясь. Моя маленькая, смелая девочка! Как же она устала бороться сама с собой, если согласилась даже на такое, лишь получить хоть немного облегчения.

Я забрал у нее коварный камень и расстегнув замочек на цепочке, приложил к ее шее. Не знаю, как у Тани, а у меня колючие искры по коже бежали оттого, что прикасаюсь к прохладному камню.

— Давай, — прошептала она, подбадривая, когда я замер, не миг засомневавшись.

Глаза в глаза, скованно улыбкой.

И я сделал это. Защелкнул замочек и руки убрал, глядя как хищный камень у нее на груди укладывался, как мерцал в утреннем сумраке.

Девушка замерла, непроизвольно сжав его пальцами, снова прислушалась к самой себе и задумчиво произнесла:

— Знаешь, мне легче становится. Будто кто-то ручку приемника на минимум поставил.



Таня

Это было спокойное время. Амулет действительно помогал: непокорная волчица притихла, спряталась, лишь обиженно глядя в мою сторону. Попытки вырваться на свободу становились все реже. Она не могла противостоять силе камня и бесилась из-за этого, а я наслаждалась передышкой, временным спокойствием и возможностью побыть с собой наедине.

Не хотелось признаваться даже себе, но теперь, когда каждая из нас жила своей жизнью, своими интересами, мне стало проще без нее. Так моя боль — только моя, мое решение — только мое, и мои желания не омрачались горечью чужого отвращения,

Грустно, конечно, это осознавать, но проще быть совсем одной, зато в ладу с самой собой, чем в компании, где интересы не совпадают.

Мы с Русланом остались в Синеборье, даже не думая о возвращении в Черные Тополя. Здесь, в усадьбе, тихо, спокойно и практически нет посторонних, а именно так я теперь воспринимала его стаю. Это единственный вопрос, в котором мы с волчицей были солидарны: они чужие, на них нельзя полагаться, и приняв в свои объятия приблудную замарашку, они при первой же ошибке не замедлят пребольно ткнуть носом в этот факт.

Чужие и этим все сказано.

Отношения с самим Бекетовым стали проще, когда не приходилось каждые пять минут себя останавливать, чтобы не вцепиться, не попытаться его укусить. У нас с ним установился сдержанный нейтралитет. Руслан больше не пытался ко мне прикоснуться, не нарушал моих границ, но и не отпускал, постоянно находясь рядом, заново приучая к себе, к своему присутствию. И я привыкала, медленно, но верно, переставая вздрагивать от его появления, голоса, не начиная трястись, не отскакивая в сторону, стоило ему нахмуриться. Осознано шла ему на встречу, потому что устала жить в страхе. Мне нужно было переселить его, в первую очередь для себя самой. Нужно было снова научиться жить полной жизнью, как прежде. Я упрямо заставляла себя излечиваться, и для этого, как бы ни абсурдно это звучало, мне нужен был Бекетов.