Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Многие из нас стараются адаптироваться, менять курс, если это необходимо, и каким-то образом выделяться. Это повседневная креативность. Для нее нужно гибкое, новаторское мышление, такое, которое бизнес-лидеры регулярно упоминают в числе навыков, имеющих решающее значение в развитии мировой экономики XXI века. Но способность к творческому мышлению не менее важна, когда речь идет о психическом здоровье наших детей.
Кажется, что тринадцатилетний Сэм просто не способен сидеть на месте и делать уроки. Он ерзает, встает, чтобы попить воды или сходить в туалет, непрерывно постукивает ногой и смотрит куда угодно, только не в тетрадь. Много лет назад ему поставили диагноз СДВГ (синдром дефицита внимания и гиперактивности), и его мать следует совету, данному ей, когда Сэму было восемь лет: обеспечить режим и надзор. Каждый день она говорит ему, что он должен просидеть за уроками двадцать минут, прежде чем сможет встать. И каждый день это упражнение не получается довести до конца. Сэм все больше разочаровывается, а его мать все больше злится. «Боже, Сэм, это всего каких-то двадцать минут. Кто угодно может посидеть двадцать минут». Понятно, что такой «танец» мамы, устанавливающей правило, и сына, «игнорирующего» ее указания, приведет только к более серьезным битвам между ними. При этом мать сомневается в своей родительской компетентности, а подросток чувствует себя ущемленным или глупым.
Так что же мама может сделать? Она должна побудить Сэма мыслить нестандартно, что особенно хорошо получается у многих детей с СДВГ. Мама тоже должна начать мыслить творчески; иначе все закончится только болью от битья головой о стену. Когда человек снова и снова безуспешно прибегает к одним и тем же решениям, это считается признаком невроза. По крайней мере, такое поведение однозначно неэффективно. Сэму и маме нужно перелистнуть страницу, отказаться от навязанного решения и посмотреть, что еще они могут придумать. Маленького ребенка с СДВГ часто лечат не так, как подростка с таким же диагнозом. Я лечила многих детей с СДВГ, которые, наверное, ни разу не смогли усидеть в кресле в моем кабинете больше пяти-десяти минут. Мы устраивали перерывы, ходили есть мороженое, иногда включали музыку и танцевали. Обычно я позволяю этим детям проявлять инициативу в том, как сделать наш сеанс эффективным для них. Один мой пациент захотел покататься на своем велосипеде, пока мы разговариваем. И мы, живя в солнечной Калифорнии, часто так и делали и проводили сеанс не в моем кабинете. Время от времени, когда ему нужно было подвигаться, он уезжал на велосипеде вперед и неизменно возвращался через несколько минут. Закона, согласно которому пациент во время сеанса должен лежать на кушетке или сидеть в кресле, не существует.
В итоге Сэм решил, что ему будет лучше всего, если мама перестанет нависать над ним с кухонным таймером. Ему оказалось удобнее сидеть в кресле-качалке, чем на стуле, поэтому он попросил маму купить такое кресло. Он согласился сидеть там столько, сколько мог, но свободно двигался, когда ему было нужно. Что касается мамы, она отказалась от постоянного надзора, не проверяла прогресс Сэма и просила только, чтобы он показал ей выполненное домашнее задание. Если бы вы вошли к ним в дом, возможно, вам показалось бы странным, что тринадцатилетний мальчик устраивает спринтерские забеги между решением математических задач, пока его мама занимается своими делами в другой комнате. Но люди добиваются продуктивности разными методами, иногда эксцентричными. Лично мне лучше всего работается со стаканчиком кофе без кофеина и букетом тюльпанов в стеклянной вазе на столе. С помощью мамы Сэм выяснил, как он работает лучше всего. Важный вклад мамы состоял в том, чтобы позволить сыну провести мозговой штурм, опробовать ряд различных решений, прежде чем он выберет то, что ему помогает, и, самое главное, внушить ему уверенность, что он сам решил эту конкретную проблему. Дать нашим детям возможность сделать фальстарт или зайти в тупик, не решая за них, как найти выход, – хороший способ заставить их и дальше искать нестандартные решения.
Креативность подавляется, когда мы ценим конформность выше индивидуальности, а обучение – выше увлеченных экспериментов. Наверное, лучший пример подавления творческого начала – разница между тем, что мы наблюдаем на занятиях в детском саду, и тем, что происходит на уроках в старших классах. Войдите в комнату, полную пятилетних детей, и вы увидите творчество во всех его проявлениях, буквально струящееся по комнате. Десять лет спустя вы обнаружите, что эти самые дети пассивно сидят за партами, полусонные и с трудом понимающие то, что ждет их на следующем тесте.
Есть школы, где хорошо знают, чем оборачиваются методы обучения времен промышленной революции, и вместо этого решают подготовить своих учеников к совершенно иному будущему. Эти школы используют методики, которые эмоционально вовлекают детей в процесс обучения и заражают их энтузиазмом. Там учат не поиску единственно правильного ответа, а рассмотрению нескольких решений сложной проблемы. Эти школы практикуют проектное обучение, где дети работают в группах. Сотрудничество, навыки общения и креативность – все это ценится и совершенствуется при коллективной работе. Сегодня представители почти всех крупных секторов бизнеса подчеркивают, что в будущем проблемы будут решаться путем сотрудничества, что роль открытий, сделанных одним выдающимся индивидом, снижается. Поэтому было бы неплохо поговорить с учителями наших детей и выяснить, включено ли проектное обучение в программу. Если нет, нужно обсудить со школьной администрацией, как исправить это упущение.
Противоположность креативности – скука. Самое распространенное слово, употребляемое детьми для описания школьных занятий, – «скучно»[111]. Учитывая легкий доступ к компьютерам, телевизору, видеоприставкам и смартфонам, особенно интересно, что фраза «мне скучно» раздается все громче и громче. Дети не могут проводить дни как пассивные приемники внешних раздражителей. Им нужно творить, экспериментировать, видеть результаты