Но я не хочу, чтобы мама волновалась.

И влипнуть в неприятности тоже не хочу.

А еще не хочу, чтобы Кэтлин на меня орала.

Я убираю волосы за уши и нацепляю улыбку, которая должна показать, что я внимательно слежу за тем, что происходит вокруг, а не веду мысленные беседы сама с собой. Мы сдвинули парты, чтобы получилась мегапарта и мы могли смотреть друг на друга, пока жуем бутерброды. Все молчат. Я чувствую себя на кастинге шоу «Найти друзей». Ну же, Мэдлин, скажи что-нибудь. Невозможно так сидеть. Это начинает напоминать невыносимо долгое путешествие на машине, когда не осталось тем для разговора.

– Если бы вы могли стать каким угодно животным, кого бы вы выбрали? – спрашиваю я, а сама думаю о Кнопке. Маленьком невинном Кнопке, который раздражает Кэтлин самим фактом своего существования.

– Это ты сейчас к чему? – хмуро интересуется Эдди.

Лейла, Кэтал и Фиакра тоже странно на меня косятся.

– Господи, Мэдлин. – Чарли закатывает глаза, словно хуже вопроса и не придумаешь.

– Простите, – бормочу я, сама не зная, за что извиняюсь.

Лейла дотрагивается до моей руки и говорит, понизив голос:

– О таких вещах здесь лучше не спрашивать.

– Мм… Спасибо, что предупредила.

– Пожалуйста. А у тебя есть фотографии Кнопки в телефоне?

Ну разумеется есть! Гроза миновала, все снова в порядке. У Чарли тоже сохранилась парочка с тех пор, как Кнопка был совсем маленьким, а у меня есть очаровательная фотография Кнопки в чашке – он залез в нее и несколько минут сидел, как будто так и нужно.

– Какой миленький, – говорит Кэтал.

– Мы дома кошек не держим, у нас только уличные, – вздыхает Чарли. – И характер у них довольно мерзкий. Как у Кэтлин.

– Что? – вскидываюсь я. – Что она тебе сказала?

Но прежде, чем Чарли успевает ответить, в классе раздается вкрадчивый голос:

– Мэдлин!

Я не заметила, как он подкрался. А теперь стоит тут в своей потертой кожаной куртке. Я расправляю плечи.

– Мэдлин, нам нужно поговорить. Пойдем со мной, малышка.

– Не называй меня так!

Я чувствую, что Лон пытается меня унизить. Да, росту во мне метр с кепкой, но, если он обидит мою сестру, врезать ему я смогу.

– Но ведь это правда. – Лон ухмыляется и пожимает плечами, словно не понимает, чего я так взъелась.

– Заткнись. – Я встаю из-за парты. – Что ты вообще делаешь в школе? Разве посторонним не запрещено здесь находиться?

– Я играю по своим правилам, – с тихим смешком отвечает он, а потом добавляет уже серьезнее: – Послушай, я всего лишь хочу… – Лон вздыхает, словно общаться с девушкой, которую он не планирует завалить, ему так же тяжело, как раскачивать двухсотфунтовый колокол, – тебе кое-что объяснить. Ради Кэтлин. Она сама меня попросила. Пожалуйста, давай поговорим.

Я тоже вздыхаю, всем своим видом демонстрируя, что оказываю Лону одолжение, – и ведь это на самом деле так, – и иду за ним на задворки школы. Мы садимся на крыльцо заброшенного дома.

Лон улыбается – как будто трещина раскалывает его лицо. От медных глаз веет холодом.

– Я хотел извиниться. У нас с тобой с самого начала не заладилось, но это можно исправить.

Я смотрю на него сердито:

– Лон! Мне без разницы.

– История с Хелен случилась очень давно. И все было не так. Я разбил ей сердце, и она стала распускать слухи. Безответная любовь отравляет душу и толкает людей на ужасные поступки.

У меня перед глазами возникают лицо Уны и залитый лунным сиянием пруд.

– Это так. Но ты же понимаешь, почему я беспокоюсь о Кэтлин? Я не хочу, чтобы она пострадала.

– Послушай. – Я вижу, как напрягаются мышцы у него на шее. Лон сидит, обхватив себя руками, и длинные пальцы обвиваются вокруг ребер, подобно мясистым лозам. – Мэдлин, я люблю твою сестру. Я люблю ее. И никогда ее не обижу. Я ее люблю.

Он сверлит меня взглядом, словно пытается внушить, что это правда. Подвигается ко мне так, что я чувствую себя загнанной в угол. Я выпрямляю спину и порывисто вздыхаю. Я не позволю смутить себя человеку, который носит на шее анх.

– Ладно, Лон.

Я закатываю глаза, поскольку не верю ни единому слову. Да он и сам себе не верит. Я смотрю на него с вызовом. Как мышь, над которой навис кот. Он вдруг кладет руку мне на плечо, и я подпрыгиваю от неожиданности.

Передо мной опасное существо. Не человек.

– Что мне сделать, чтобы ты поверила в мою порядочность? Моя вина ведь так и не была доказана… – Теперь он злится.

– Кэтлин говорила об этом. О том, что нет доказательств. Но я знаю то, о чем она не знает. Я вижу тебя насквозь, Лон Делакруа. Я вижу, что ты такое. – Мой голос звучит странно, словно чужой. – И тебе следует быть осторожным. В лесах есть хищники покрупнее тебя. Я чую их – они голодны.

– Даже не знаю, – задумчиво отвечает Лон. – Я все-таки довольно большой, малышка.

Его губы снова растягиваются в улыбке, блестящей, красной, обнажающей белые зубы. Я тяжело сглатываю и расправляю плечи так, что начинают болеть мышцы.

– Не веди себя, как придурок, Лон.

Он придвигается еще ближе, одна рука у меня на плече, другая – на колене. Он трясет меня, но я не боюсь. Я не стану просить, чтобы он прекратил. Мне не страшно. Его глаза. Я смотрю ему в глаза. Таких глаз не бывает.

– У тебя нет причин меня ненавидеть. – Голос Лона звучит взвешенно, рассудительно, а лицо напоминает посмертную маску.

Я чувствую, как голодное нечто пробуждается внутри него и пышет жаром, окатывая меня волнами тепла.

– Причины есть.

Я приближаю свое лицо к его, сверлю Лона взглядом. Я не боюсь. Я не боюсь.

Вот только на самом деле я боюсь. Я смотрю ему прямо в глаза. Кладу холодную руку ему на щеку. Может, прикоснувшись к Лону, я наконец пойму, что он такое?

– Мэдлин.

Его дыхание смешивается с моим, и в груди поднимается волна ужаса.

Прочьпрочьпрочьпрочь.

Кэтлин появляется из-за угла и застает нас врасплох. Она видит, как мы сидим, уставившись друг на друга. Моя рука на его щеке, его – на моем плече.

– Господи! Ты был прав насчет нее. – Кэтлин открывает и закрывает рот, словно выброшенная на берег рыба. – Я стучалась к тебе, но ты не ответил.

– Я хотел разобраться во всей этой ситуации. Чтобы тебе стало легче. Чтобы нам стало легче, – говорит Лон. – Я же знаю, как важна для тебя Мэдлин. Я хотел все ей объяснить. Но она… – Он пожимает плечами, строя из себя невинную жертву собственной привлекательности.