— Чего? Какого влечения? — не понял я. — Аликс Вэнс никак не получается материализовать?

По-правде сказать, Санек действительно как-то нездорово относился к этой героине известной компьютерной игры. Конечно, приятно, когда девушка постоянно тебя хвалит, но не виртуальная же! Так можно и манию неслабую заработать в конце концов!

— Ему Ками во внимании отказала, — заговорщицки поднял бровь Данилыч. — Он к ней подкатывал еще с Пиона. Недавно даже сделал попытку по попке хлопнуть…

— Ну и? — Я уже начал догадываться, какой будет концовка печальной истории под названием «Безответная штурманская любовь».

— Ну и иду я позавчера вдоль борта, смотрю — что-то такое темное возле колеса скрутилось… Нагнулся — Санек! Ками ему от души под дых заехала, потом — в печень, да еще, когда упал, — по заднице пару раз пнула, чтоб не распускал руки, значит…

Данилыч оглянулся на проем перехода в каюту и, потянувшись, хлопнул меня по руке.

— Ты только ему не говори, что я проболтался. И так страдает парень. Шутка ли — девчонка избила, да еще такая пигалица! Синяки у него остались изрядные — он жаловался, показывал… Да ты же сам знаешь, какой Ками чертенок, — меня вон в два счета тогда на Пионе вырубила! Вот когда сестренка твоя появилась, смотрю — расцвел наш штурман! Да только и она ему от ворот поворот дала, к тому же еще и вежливо так: «Понимаете, — говорит, — Александр, я героиня не вашего романа! Так что оставьте напрасные надежды и не тратьте свой любовный пыл зря!» — Данилыч засмеялся с поскрипыванием, довольно прижмурив глаза, даже слезу выдавил. — Сам слышал! Вот языкатая у тебя сестра, Леха!

Я тоже улыбнулся, помня Люськино умение отшивать парней. Санек был не первый, попавшийся на сияние ее синих глаз. И, наверное, не последний: женщина должна любить, вот только кандидата хотелось бы достойного. Я, конечно, не рвался лезть в личную жизнь сестры, но такого шалопая, как Санек, рядом с ней видеть не хотелось. Парень-то он был неплохой, но вот какой-то основательности в нем явно не хватало. Словно он и по жизни шел, как будто играл в компьютерную игру. А наша жизнь — не игра, что бы там в песнях ни пели. И в этой настоящей жизни одни люди часто обижают других, все-таки пытаясь играть их чувствами. Я понимал Люську: она, разочаровавшись в своей любви, бежала от причиненной ей боли так усердно, что даже согласилась в иной мир перебраться. А это очень далеко. И мне очень бы не хотелось, чтобы она и в другом мире наступила на те же грабли.

И я бы точно зарядил Саньку в светлоглазую рожу, если бы он попытался шлепнуть мою сестру по попке.

Мягко щелкнула рация. Голос штурмана, так мудро державшегося подальше от филейных частей Люськи, что-то глухо прохрюкал в динамике.

— Чего-чего? — не понял Данилыч.

— Хрю-хрю-хрю… Блин, маску не снял! — прорвался голос Санька. — Я вышел через погрузочные створки. Пыли в воздухе нет практически. Советую и вам выйти, прежде чем поедем: есть на что посмотреть!

Мы с Данилычем переглянулись, открыли двери и спустились из кабины. Каждый со своей стороны.

Как только я шагнул со ступеньки, моя ноги утонули в рыхлом, обволакивающем песке. Создавалось впечатление, что он немного влажный — сыпучесть его была на минимуме. Дышалось действительно нормально, и в воздухе чувствовалась какая-то приятная свежесть, словно бы влажной прохладой повеяло. Несмотря на успокоившуюся песчаную бурю, светлее не становилось. Задрав голову, я увидел, что небо было затянуто легкой дымкой облаков, бежавших куда-то под воздействием дующих там, вверху, ветров. Дождь собирается, что ли? Потому, наверное, и пыль так быстро осела, что влажность воздуха повысилась. Ну дождь-то этой пустыне явно бы не помешал!

Я прошел вдоль борта и, встретившись с Данилычем, обогнул скалу, за которую уходили глубокие следы прошедшего здесь Санька. Тут уже ощутимо дул насыщенный влагой, прохладный ветер. Штурман стоял, задрав вихрастую голову к потемневшему небу, где сквозь мутную пелену слабо просвечивала огромная луна, уверенно вскарабкавшаяся прямо в зенит. Зрелище было еще то: темная равнина под стремительно несущимися полотнищами облаков, скользящие по ней тени, какое-то зеленоватое освещение, гигантский диск, подтаявший немного с той стороны, где на него не попадали лучи местного солнца…

Я замер, вглядываясь в угрюмый пейзаж, всего несколько часов назад сверкавший золотом солнечного света. Сейчас каменистая равнина была занесена толстым слоем песка, отражавшего мрачный цвет бегущего над ним неба. Создавалось впечатление, что я смотрю анимационный фильм, где художники не пожалели тускло-зеленых красок в палитру картинки. Вот только сырой ветер был очень даже натуральным и начинал пробирать до костей избалованное жарким климатом тело.

— Дождь будет, — сказал тихо Данилыч.

— Что? — переспросил Санек, видимо не расслышавший водителя из-за шума ветра.

— Дождь, говорю, будет, — повысил голос Данилыч и поморщился недовольно, потирая колено. — Нога заныла. Точно говорю — к дождю! Ехать нам, мальчики, нужно. Хорошо, если нормально по этому песку пойдем…

Впервые за все то время, как я знал нашего шофера, он назвал нас с Саньком «мальчиками». Не знаю, почему это он так оговорился, но некоторую заботу в его голосе я уловил. Волнуется старый водила, что ли?

— Данилыч, — повернул голову Санек. Респиратор болтался под его подбородком, и побледневшее лицо казалось совсем зеленым в том странном мрачном освещении, что наполнило воздух. — Данилыч, помнишьбайки Груздя?

Данилыч резко выпрямился, отпустив болевшее колено, сердито крякнул, но сдержался, не выругал Санька за что-то, чего я не знал. А хотелось бы знать…

— Сам о том думаю, — проворчал водитель, переводя взгляд то на Санька, то на меня, то на совсем потемневшую пустыню, словно не решаясь сделать какой-то не очень приятный для нас всех вывод.

— Давайте-ка живо в транспорт! — решил он и похромал за выступ скалы. — Чем раньше выедем — тем лучше!

— Что за «байки Груздя»? — спросил я Санька по дороге к кабине.

— Да так, — процедил Санек, — был один такой дядька: алкаш еще тот! Побирался по придорожным барам… ему наливали, конечно, ведь в прошлом он, говорят, отличным водилой был…

— И что? — сказал я нетерпеливо.

Санек помолчал, явно не спеша рассказывать. Создавалось впечатление, что у нашего штурмана напрочь исчезло его обычное бесшабашное настроение. Может, ветром выдуло? Или это на него отшивание моей сестренки так глобально подействовало?

Мягко зарокотал двигатель «Скании». Данилыч крикнул Саньку, чтобы помог ему вырулить из-за скалы, и тихонько тронул автопоезд с места. Я вскочил на подножку и забрался в кабину.

— Дверь захлопни, — кинул Данилыч, поглядывая то на машущего руками Санька, то в боковое обзорное зеркало. Монитору камер заднего вида он, как мне показалось, не доверял.

— Данилыч, хоть ты объясни: что там ваш Груздь такого баил? — взмолился я.