Жанетт содрогнулась.

– То – что?

Ульрика загасила сигарету и закурила новую.

– Из меня просто текло. Испражнения… Как из какого-то проклятого младенца.

Жанетт видела, что Ульрика вот-вот расплачется. Глаза заблестели, голос дрожал.

– Это был какой-то ритуал. Они наслаждались. Это было так чертовски унизительно, и я ничего не рассказала полиции.

Ульрика вытерла рукавом глаза, и Жанетт охватила нежность к девушке.

– Ты хочешь сказать, что тебя накачали каким-то обезболивающим препаратом?

– Да, вроде того.

Она посмотрела на Ульрикин синяк. От правого глаза к уху расходились почти черные кровоизлияния.

Только что избита так называемым бойфрендом.

Семь лет назад изнасилована и унижена четырьмя мужчинами, одного из которых звали Карл Лундстрём.

– Давай поднимемся ко мне, и дашь полные показания.

Ульрика Вендин кивнула.

“Обезболивающее?” – подумала Жанетт. Сведения о том, что тела убитых мальчиков содержали обезболивающие препараты, сугубо конфиденциальные. Это не может быть простым совпадением.

Жанетт почувствовала, как у нее учащается пульс.

Когда зазвонил телефон, София Цеттерлунд была глубоко погружена в размышления и от резкого звука чуть не пролила кофе. Думала она о Лассе.

Подняв трубку и услышав извинения Анн-Бритт, она продолжала думать о нем, сознавая, что, невзирая на то, как он с ней обошелся, она по нему скучает.

– На линии некая Жанетт Чильберг из полиции, – сообщила Анн-Бритт.

– Хорошо, соедините.

Раздался щелчок.

– София Цеттерлунд.

– Это Жанетт Чильберг. Вы можете уйти на обед пораньше, чтобы у нас было побольше времени? Я прихвачу по дороге китайской еды, и мы встретимся на стадионе “Цинкенсдамм”. Кстати, вам нравится китайская еда?

Два вопроса и потенциальное решение на одном дыхании. Жанетт Чильберг слов понапрасну не тратила.

– Да, ведь Олимпиада в этом году будет в Пекине, и я уже натренировалась, – пошутила София.

Жанетт засмеялась.

Они попрощались, и София положила трубку.

Она пребывала в рассеянном состоянии. Ее мысли по-прежнему занимал Лассе.

Открыв ящик стола, София достала фотографию.

Высокий, темноволосый, с ярко-голубыми глазами. Однако отчетливее всего ей помнились его руки. Хотя он работал в офисе, казалось, сама природа снабдила его грубыми, мозолистыми руками ремесленника.

Вместе с тем она благодарила Бога за то, что сумела вытеснить тоску, заменив ее равнодушием. Тоски он не заслуживал.

Она помнила, что сказала ему во время поездки в Нью-Йорк, в гостиничном номере в Верхнем Вест-Сайде, перед тем как все рухнуло.

Я вверяю себя тебе, Лассе. Целиком и полностью, без остатка, и полагаюсь на то, что ты обо мне позаботишься.

Какой наивной она была! Больше такого не повторится. Так близко она никого к себе не подпустит.

София взяла пиджак и вышла.

– Ну вот, голос наконец-то обрел лицо, – сказала Жанетт Чильберг, протягивая руку.

Улыбнись.

– Именно, – с улыбкой ответила София Цеттерлунд. Женщине было лет сорок, и она оказалась значительно ниже, чем представляла себе София.

Жанетт развернулась и твердым и уверенным шагом пошла вперед, София двинулась следом. Они уселись на большой, только что построенной трибуне стадиона и посмотрели на искусственный газон.

– Несколько необычное место для обеда, – заметила София.

– “Цинкен” – это классика, – улыбнулась в ответ Жанетт. – Приятнее места не сыщешь. Разве что “Канальплан”.

– “Канальплан”?

– Да, там когда-то играла “Накка”. А теперь играет женская команда “Байен”. Простите мое лирическое отступление, лучше давайте перейдем к делу. Вы, наверное, ограничены временем?

– Ничего страшного. Если потребуется, мы можем просидеть тут весь день.

Жанетт сосредоточилась на крылышке цыпленка.

– Отлично, кое-какое время нам наверняка понадобится. Разобраться в Лундстрёме не так-то просто. Кроме того, имеются некоторые неясности, связанные с открывшимися фактами.

София отложила пакет на соседнее сиденье.

– Вы нашли этого Андерса Викстрёма, друга Лундстрёма из Онге?

– Нет, я утром разговаривала с Миккельсеном. В Онге действительно существует Андерс Викстрём. Или, вернее, Андерс Эфраим Викстрём. Но ему за восемьдесят, и он уже почти пять лет живет в доме престарелых под Тимро. Ни о каком Карле Лундстрёме он никогда не слышал и едва ли имеет к этому отношение.

Услышанное Софию не удивило. Это совпадало с тем, что она все время думала сама. Андерс Викстрём является плодом фантазии Карла Лундстрёма.

– О’кей. Вам удалось узнать что-нибудь еще?

Жанетт запихнула остатки еды в пакет.

– У Лундстрёма на совести есть еще кое-что. Вчера вечером одна девушка дала показания, которые могут иметь значение для моего дела. Сейчас я больше сказать не могу, но там налицо связь с убийствами, которые я расследую.

Жанетт закурила и закашлялась.

– Черт, мне надо бросать… Кстати, хотите?

– С удовольствием…

Жанетт протянула ей зажигалку.

– Вы спрашивали его жену, знает ли она о фильмах?

– Когда Миккельсен спросил ее об этом, она лишь путалась в объяснениях, – немного помолчав, ответила Жанетт. – Она не знает, не помнит, уезжала и тому подобное. В общем, лжет, чтобы его защитить. Что до рассказов Карла Лундстрёма, мне трудно свести их воедино. Эту болтовню об Андерсе Викстрёме и русской мафии. Миккельсен считает, что он откровенно врет.

– Я не уверена, что Карл Лундстрём только лжет, – сказала София, глубоко затягиваясь. – Поэтому, в частности, я вам и позвонила.

– Что вы имеете в виду?

– Мне думается, тут дело обстоит сложнее.

– Вот как? В каком смысле?

– Я считаю, нельзя исключить того, что иногда он говорит правду, а потом его захлестывают фантазии. Или, точнее, вымысел, самообман. Он совершил нечто запретное: посягнул на собственную дочь.

– И поэтому вы считаете, что ему требуется найти способ справиться со своей виной?

– Да. Он начинает настолько презирать себя, что чувствует себя виновным в ряде других насильственных действий, которые на самом деле не совершал.