— Э? Какого еще робота?

Норм посмотрел на нее глазами лани, в которую выстрелили из кустов, и Натали закрыла рот. Зато Люссак его открыл:

— Какого еще? Вы хотите сказать, мэм, никто до меня не разоблачил этого клоуна? Если бы вы видели, в каком состоянии я его подобрал, когда дал ему эту работу! На Шебе делают чудных ребят, которые полностью соответствуют своим ТТХ и рекламе производителя.

— Как Игрейна, которую вы убили?

— Мадам, я попросил бы вас... Нет. Не то. Простите. Я... поверьте, я ценю все, что вы сделали для спасения вашего сына, и благодарен за то, что вы все то же самое сделали для моей дочери. Но не надо громких и пафосных слов. В этом мире сойдешь с ума, если возьмешься принимать его всерьез. Вероятно, самоликвидация «куклы" произвела на вас тягостное впечатление: я сожалею об этом. Все должно было произойти цивилизованно и пристойно, я это оговаривал, и я за это заплатил... Когда международное сообщество признает их людьми, тогда я стану относиться к ним соответственно. Иначе все эти чувства лишние и выглядят глупо.

Натали с коротким смешком поднесла руку к лицу...

— Извините. Я, видимо, устала.

Люссак немедленно встал:

— Прошу меня извинить, я нелюбезен. Я должен бы понимать, как вы измучены. Надеюсь, вы восстановите силы, пока мы будем идти к планете. Прошу вас с сыном быть моими гостями. Я думаю, для мальчика это важно: Зиглинда традиционно чтит своих героев, а его отец едва ли не первый из них. Вас, Норм, я тоже довезу: не выбрасывать же вас за борт, в самом деле. Дальше, однако, управляйтесь сами. Меня вы больше не интересуете.

Они вышли вдвоем — Натали впереди — и остановились на площадке трапа. Вниз сбегала ажурная лестница с перилами, сверху по решетчатой палубе туда-сюда прогуливался патруль. Эхо их шагов, падая, пробивало «Завра» насквозь. Говорить тут надо, понизив голос.

— Почему вы мне не сказали?

— Я подумал: если женщине нужна причина, почему не стоит продолжать, то эта не хуже прочих,

— В следующий раз не думайте за меня.

— Очевидно, это плохо у меня получается.

Это, наверное, шутка. Но весело от нее не стало. Сколько часов убито на глупый ужас и мучения, которые, как оказалось, не стоят выеденного яйца! «Я не заметила разницы!» Силы небесные, ее и нет никакой -разницы-то, и стоило послать ехидника Кирилла по известному всей Галактике адресу — в черную дыру. В самую черную! Ах робот? В самом деле? Ну и что?

Мы были друг другу так рады.

— У вас такое имя, и эта буква «эр», на которую все так многозначительно упирают! Зачем вам она? Из-за нее мне и в голову не пришло сомневаться.

— Это был первый раз, когда обман не забавлял меня. Эр?.. Здесь нет никакой лжи, и никакой тайны тоже пет. Меня зовут Рассел.

«Я родился на Колыбели. Едва ли вы слышали что-нибудь про Колыбель после того, как окончили школу. Ну, я напомню.

Старейшая из обитаемых планет, исторически входящая в состав Земель и не представляющая собой никакой ценности, кроме исторической и культурной. Недра её выработаны. Она на пенсии, и я попытаюсь объяснить, как это выглядит с точки зрения подростка.

Колыбель, как престарелую мать, целиком содержит Федерация. Формально она принадлежит человечеству, однако финансирует ее Главное Управление Археологической Культуры. Сохраняются исторические и архитектурные памятники, восстановлены утраченные биологические виды. Планета ни в чем не терпит нужды — это основное условие всей деятельности Управления. И вместе с тем она совершенно пуста. Вывела человечество к звездам, а сама отправилась спать.

Иммиграция на Колыбель закрыта, туризм ограничен: в очередь на посещение записываются за несколько лет, и мало кому это счастье выпадает дважды в жизни.

Аборигены... Остались те, кто по тем или иным причинам не решился улететь, когда началось расселение. Люди и семьи, которых не коснулись социальные механизмы, вынуждающие покинуть планету. Материальный достаток или, возможно, недостаток авантюризма... Остались те, у кого и без всяких звезд все было.

Ничто не мешает ветру дуть, а песку — пересыпаться. Никто не штурмует вершины. Пустые города, открытые двери: входи в любой дом, обмахни пыль и живи. Заводы стоят пустые, как пирамиды. Дороги... Как это описать? На новых планетах только воздушные магистрали. Полоса асфальта, уходящая за горизонт, потрескивающая под солнцем, шелестящая под дождем, ветви деревьев, нависающие над ней. Яблоки падают прямо под колеса, и этот запах в стоячем вечернем воздухе...

Непуганые антилопы выходят там прямо к домам, а леопарды царственно возлежат на ветвях, но и антилопы, и леопарды ведут естественный образ жизни: охотятся, размножаются, умирают, а человеку категорически запрещено оставлять следы существования. Деятельность его изменяет лицо планеты, а трогать экспонаты в музее строго воспрещается. Все, что вздумается, можно получить за государственный счет. Безмятежность. Что-то вроде возвращения к временам, когда люди еще не знали вкуса яблок.

Родители? На Колыбели никто никому ничего не должен: так уж повелось. Зачем заботиться о потомстве, когда о нем прекрасно позаботится государство? Я понятия не имею, кто и при каких обстоятельствах произвел меня на свет. Это никогда меня не заботило. То же и с образованием: никто никого не принуждает. Есть Сеть, по которой транслируются общеобразовательные программы; хочешь — смотри. Честно скажу — я не хотел. В первые годы жизни предпочитал беллетристику и художественные фильмы, а потом стремился узнать, каково оно на самом деле. Всем известно, что рекламные проспекты можно клепать при помощи цифрового монтажа.

К восемнадцати годам я уже видел все, что было мне интересно. Прошел на каноэ по рекам Северной Америки, переночевал на шелковых простынях королев в воссозданных интерьерах Версаля, пересек Тянь Ань Мэнь пешком, а на Мадейре ловил тунца. Здоровенный безграмотный лоб, высокомерный балбес и бездельник. Стоя в Пирее на молу из позеленевших глыб, я не вспоминал о тех, кто обтесал их и сложил тут, о муравьях, что построили муравейник, а только лишь о том, что этот муравейник — мой. Сейчас я думаю, что именно это подкупало нас, оставшихся, оставаться. Мы были наследники. Ну и, разумеется, полная кормушка.

Сейчас-то, глядя на все из пространства между планет, я понимаю, что настоящими хозяевами Колыбели были работники Управления, наполнявшие наши кормушки. Отданные им на откуп, мы превратились в декорацию, в доказательство того, что люди на Колыбели тоже были. Но, понимаете, когда стоишь на всем этом, оно выглядит совсем иначе. Оно незыблемо.

Это случилось на Мальте. Была у меня тогда привычка кочевать за летом в теплые края. На Мальте я задержался на неделю, на пути в Египет. Рассчитывал, помню, поплавать с аквалангом в Красном море и посмотреть, как выглядит закат над пирамидами, но в Валлетте было так тепло... так одиноко. Едва ли вы можете представить себе, что это такое — пустой портовый город. Он потакает безумию, заставляя либо бродить по крутым мощеным улочкам, каждая из которых выходит к морю, либо сидеть камнем на берегу, пока не стемнеет, и уходить со странной смесью пустоты и разочарования, которая от горького местного вина становится только сильнее.