тип человека, который делает совершенно новое дело, работает совершенно новыми для себя приемами и еще не успел в этом новом деле ни усомниться, ни разочароваться. Я не буду говорить о нем как о военном, слыхал от всех, что здесь у него значительные дарования и глазомер, быстрота и натиск, большое воображение со столь же большой осторожностью, смелость и решительность, и легендарная осторожность. Вот те своеобразные качества, которые внушают к нему большое доверие. Он настоящий военный, любит военное дело и, в сущности, конечно, предпочел бы заниматься только им. Судьба заставила его быть политиком, и в этой новой для него роли политического деятеля во время революции он сумел довольно быстро разобраться и найти подходящий курс; он нашел его, вероятно, также отчасти интуитивным путем, отчасти тем применением здравого смысла, в котором Наполеон видел весь смысл военного гения. Он оценил имеющиеся в его распоряжении средства, наличные возможности и, оставляя в стороне всякие симпатии и антипатии, сознательно и без всякого зубовного скрежета, не насилуя себя и не притворяясь, пользуется всеми средствами для достижения поставленной им цели. Как военному приходится пользоваться и солдатами, и шпионами, и народными восстаниями, и ядовитыми газами, всем, всем, что может ему помочь, так и Врангель в своей политической задаче также спокойно пользуется всем тем, что может оказаться полезным для главной цели: избавить Россию от большевизма. В этом отношении спор может быть с ним только об одном – о вопросе факта, что может быть полезно и что вредно, никогда о вопросах симпатии. Конечно, даже в суждениях о факте людям свойственно руководствоваться известного рода предрассудками: одни думают, что демократия всегда всякое дело погубит, другие – что вне ее нет спасения.

Преимущества или недостатки Врангеля [в том], что у него нет этих недостатков; всем своим прошлым и всеми своими связями он принадлежит к той среде, которая провалилась; он хорошо понимает этот провал и как провал и лиц, и системы. У него нет ни малейшей мысли о возможности восстановить прошлое и никакого желания это делать. Как человек, работавший все время, а не злобствовавший из‐за границы, не выжидающий событий, а действующий, он всем своим существом оценил бездарную претенциозность своих бывших единомышленников. Он разорвал с ними и, вероятно, глубоко их презирает, кроме тех отдельных людей, которых лично знает, или для которых мы всегда в нашей оценке делаем исключение… Оттого-то он во всем государственном деле полагается на здравый смысл. Совершенно искренне готов использовать всякого – буквально всякого, кто ему покажется полезным, и на том месте, которое он считает для него подходящим. Наблюдая его очень часто в течение той короткой недели, что я там жил, я скажу, что я редко встречал человека, до такой степени отделившегося от всяких политических предрассудков, так внимательно вслушивающегося во все то, где ему кажется ключ к разрешению интересующего его вопроса: что сейчас нужно сделать для победы над большевиками.

…Меня невольно поражает та легкость, с которой Врангель был бы готов, если нужно, признать сейчас независимость любой национальности, войти в соглашение с Петлюрой и Махно, прислать своим представителем в Варшаву Савинкова и, как я сам был свидетелем, предложить на место управляющего прессой еврея Пасманика 8 . Все это он делает без малейшего усилия над собой, с той простотой, с которой действуют убежденные люди. А у него это не столько убеждение, сколько военная привычка использовать сразу все возможности. Но, будучи сам вне предрассудков и предвзятых точек зрения, готовый когда угодно их изменить, если обстоятельства это подскажут, не стесняющийся встать в противоречия с самим собой, отлично усвоивший свое новое положение как революционного вождя, Врангель отдает себе ясный отчет в настроении той среды, среди которой ему приходится действовать и в Крыму, и за границей; та основная политическая трудность, среди которой идет деятельность Врангеля, необходимость совмещать требования Запада и требования самой России или, по крайней мере, той ее части, на которую он опирается, – войско, для него совершенно ясна. Он никогда не повторит, как Драгомиров или Деникин, что мы не смеем ему давать советы, так как мы не понимаем России, или что Россия не нуждается в Западе.

Трудная проблема совмещения несовместимого для него совершенно ясна, и он не будет <…> проклинать заграницы за то, что она не понимает России, когда он идет путем, ему нежелательным. Он старается найти равнодействующие, но, строго различая, что предназначено для внутреннего и что предназначено для внешнего употребления, как он говорит. Словом, в отличие от прошлогоднего самодовольства Деникина, Врангель понимает проблему, жадно выслушивает всякое указание, может пойти всяким путем и, если его задача ему не удастся, то он будет несравненно менее виноват, чем многие другие.

Вторым лицом в Крыму является Кривошеин 9 , я не знаю, знакомы ли Вы с ним и имеете ли об нем представление; это тип, конечно, менее интересный и менее красочный, чем Врангель. Но это все-таки тип. Это хороший образчик того, что в политике называют rallié 10 . Как и Врангель, он хорошо понял необходимость иной политики и иного курса, но если Врангель разорвал с прошлым без всякого сожаления, то Кривошеин, в сущности, с ним даже не разорвал. Он принес с собою много разочарований, но зато и много принципиального недоверия; он просто понял, что то, что ему хотелось видеть в России, сейчас неприменимо; этот Кривошеин – прекрасный представитель новой формулы: левая политика правыми руками. В нем все достоинства и недостатки этой формулы: хорошая техническая подготовка, административный опыт, но зато и некоторая сдержанность в осуществлении новых программ. Как когда-то говорил Столыпин: «Вперед на легком тормозе». В этом отношении очень характерна его позиция в аграрном вопросе. Врангель с увлечением проводит аграрную реформу: говорю это без преувеличения, – с увлечением и без задней мысли. Для него это point d’honneur 11 ; это требование армии; это оружие, которым он привлек к себе, по крайней мере, на первое время крестьян. Кривошеин проводит эту реформу без всякого увлечения и этого не скрывает. Он говорил мне: «Я всегда считал подобную реформу вредной для России; она понизит производительность сельского хозяйства, главного источника нашего богатства. Но сейчас она стала необходима и экономически, и политически; экономически, так как теперь нет возможностей, чтобы вести большое хозяйство, а политически, так как это есть орудие в борьбе с большевизмом». И раз он это понял, то уже