— Телевидение… — пробурчала Ксения. — Я как-то подумала, почему пошлость, или казарменный юмор ниже пояса, вызывает у людей отвращение даже большее, чем черный юмор. Да люди на уровне бессознанки чувствуют богохульность пошлости! Пошляк хулит Христа, объединившего две природы — божественную и человеческую. Ведь плоть пала в грехопадении Адама и Евы и была отделена от духа. Но Христос Своим крестным путем вывел из цепей ада Адама и Еву и обожествил человеческое тело. А казарменные остроты по определению убирают божественность от тела, оставляя только мотив непристойности, разделяют тело и дух. Довольно трудно объяснить, почему это пошло и погано. Тут или чувствуешь эту мерзость, или нет.

— Но во втором случае ты серьезно духовно болен и тебе стоит глубоко задуматься, — закончил за нее отец Андрей.

— Вот Сашка и задумывается. Без конца канючит, какой он плохой.

— Да, у Александра есть такая черта. Неофиты вообще много каются, бродят по разным храмам, причащаются несколько раз в неделю… Твердят: «Простите меня, грешного… аз есмь пучина греха…» А потом вдруг бросают близкому человеку: «Ты постоянно болеешь, видно, у тебя много грехов. Тебе надо покаяться!» Они бодры и веселы.

Ксения вспомнила любимый стишок отца.

— Но ведь уныние — грех. Значит, они правы и не грешат.

— Здесь — очевидно, не грешат. Но забыли Книгу Иова и о русских православных святых, болевших всю жизнь. По логике неофитов, болезненные и слабые Амвросий Оптинский и Игнатий Брянчанинов — отъявленные грешники. Неофит не скажет, что подвел человека, а заявит, что проспал по воле Божьей и поэтому опоздал на деловое свидание. Тот, кого при этом бросили в беде, думает, что это Бог его оставил, а на самом деле Бог ни при чем, когда рядом — равнодушный неофит… Неофиты едят цветы, которыми украшается храм в праздники. И церковным сленгом они овладели, вроде «Ангелов за трапезой!». Но я недавно слышал, как один из таких новообращенных в ответ на «Христос воскресе!» вдруг сказал: «Спасибо, и вас также!»

Оба опять дружно засмеялись.

— Муж одной моей прихожанки, глянув на других, сказал в ужасе, что не желает, чтобы его жена походила на этих серых, безликих, убогих женщин. А кто говорит, что на службу надо ходить в темном тряпье? К причастию всегда раньше детей наряжали и сами надевали красивое, это ведь праздник. И служба — тоже праздник, если не Страстная седмица. Почему у прихожан, да и у нас, что греха таить, часто такие печальные лица? Покаяние? Да, правильно, скорбь. Но другим людям не хочется перенимать такие лица и глаза. Нужно, чтобы неверы нам позавидовали. Чтобы увидели, какими счастливыми возвращаются их родные или знакомые после литургии, и осознали, что вера — это крылья, а не горб за спиной, придавливающий к земле. «Что мы приносим в мир из того, что получили?» — спрашивал Антоний Сурожский. Бывают встречи с восторженными христианскими «пионерами», раны от которых очень долго не заживают. Церковь мучительно болеет неофитством. Но Христос исцелит нас. Он сильнее наших грехов.

Христос… исцелит… сильнее… грехи наши… откуда только берутся? Болезни… боль… тягостная… мучительная… как хочется от нее избавиться…

— Да-а? — скептически протянула Ксения. — Но, отец Андрей… Насчет исцеления… Миллионы людей молятся и просят, каждый о своем: о тяжелобольных родных, о заблудших детях, о возвращении мужей… Да мало ли о чем! А ведь помощь, скажем прямо, получают далеко не все.

Отец Андрей улыбнулся:

— Осторожнее, здесь часто выскакивают из-за угла проворные машины. Господь тоже не получил помощи. Помните его слезную молитву в Гефсиманском саду? «Но да будет воля Твоя…» И чаша не миновала.

— Это трудно осмыслить, — пробубнила Ксения.

— Дело в другом. Мы все всегда готовы принимать от Господа добро, а вот насчет зла — нет у нас такой готовности. И молимся часто с одной мыслью о помощи: «Господи, вот я Тебе молюсь, а Ты мне помоги!» Прямо торговля какая-то: Ты — мне, я — Тебе… Блаженный Августин говорил, что, пока ты обращаешься к Богу, потому что Он тебе нужен, не воображай, что ты Его любишь. Ты можешь сказать о Боге, что ты Его любишь, в тот момент, когда Он тебе не нужен с точки зрения подачки, прошения, а существует как ценность, радость, красота. Иначе что получается? Ты молишься ради того, чтобы тебе немедленно помогли. А если нет, то зачем молиться. Нельзя принимать таинство в надежде на немедленные улучшения. Бог разделил с нами страдания, а не явился сюда, чтобы настроить нашу жизнь, как программу Windows. Наше избранничество — крестное, а вовсе не избранничество на славу и покой. Хотя мое твердое убеждение, что Бог никогда не дает нам зла, просто Его добро так сложно бывает упаковано, так завязано, что мы не в силах ничего понять. Сколько раз у меня бывало: складываешь потом, позже, в сознании кубики той старой картинки зла и неожиданно понимаешь, что оно в результате обернулось для меня совсем иначе, добром. У вас так не случалось?

— Не знаю, — немного растерялась Ксения. — Может, и было… Я не анализировала. А надо бы.

— И Господь никогда не наказывает. Это мое убеждение.

— А как же человеческие страдания? Вы же сами говорили: от Бога… — удивилась Ксения. — И слова еще в молитве есть: «Я знаю, что эта болезнь, которою я страдаю, есть наказание Твое за мои грехи и беззакония…» Сашка иногда читает.

— Господь просто иногда убирает свою защиту. Хотя на этот счет есть самые разные мнения. Да и слово «наказание» можно толковать двояко — как наказ, вразумление и как дисциплинарную акцию. Вот последите, на что обращается ненависть и зло мира. И увидите: на то, что ближе к Христу. Об этом писал Феофан Затворник. Мир сам не действует, а разжигается на злые дела сатаной. Но кто сам не поддается дьяволу, тому он не в силах ничего сделать. Помните, Раскольников спрашивал Соню, что дает ей Бог? И она ответила: «Все дает». Что же это «все»? У нищей Сони, продающей себя ради голодных сводных сестер и брата? Воля Божья может идти наперекор всему тому, о чем мы мечтаем, но пусть она будет, потому что она мудрее нашей и в ней куда больше любви и человеческой правды, чем у нас. Прозрение и разумение часто резко идут наперекор всему, чего нам бы хотелось. И мы попадаем в тупик. Поэтому, когда вы обращаетесь к Богу за советом, переставайте даже думать, а начинайте слушать и прислушиваться, очень внимательно, к тому, что может прозвучать в вас. И минутами возникнет сильное, яркое чувство, что в вас заговорил иной, вас направляющий. Ведь что такое вера? Ее первичное значение — доверие, второе — верность, дальше — содержание веры, результат нашего доверия к Богу. А сомнение? «Со» и «мнение» — значит мнить одновременно две разные вещи. Сомнение для ученого — орудие его труда. То же самое у верующего и у богослова. Сомневайтесь! И верьте.

Ксения помялась. Верьте… ищите… сомневайтесь… думайте… молитесь… делайте хоть что-нибудь для души! Иначе… зачем тогда жить иначе?

— Отец Андрей… Я не понимаю… Что, бесы и дьявол — они в самом деле существуют?

— Опять у вас невоспитанные мысли. Бесы — суть падшие ангелы. Преподобный Амвросий Оптинский писал, что среди переученных усиливается мнение, якобы бесов нет. Но сначала мы решим, что бесов нет, а затем — что нет и Бога. Бесы, как известно, ни одной минуты не сомневаются, что Бог есть, и Ему бросали вызов. Большевики же и в Бога не верили, и Его не боялись. Так что они хуже бесов. И называть большевиков словом «бесы», по Достоевскому, — их обелять. Многим вещи типа празднования Хеллоуина искренне кажутся приколом, стебом, игрой. До поры до времени — пока сам реально не столкнешься с нечистой силой. А вот когда такое произойдет… Тут уже не до смеха. — Батюшка помолчал. — Знаете, Ксения, я совсем мальчишкой страстно влюбился. Просто сходил с ума, безумствовал… Это было до поступления в семинарию. Я ведь как обычный советский юноша окончил обычный технический институт, получил диплом. Комсомолец, спортсмен, наверное, даже почти красавец… Вдобавок активист, отвечал за атеистическое воспитание студентов.