Перед таким аргументом он всегда оказывался бессилен, потому что и сам умирал без нее. Мучился от собственной бесхарактерности и утешался только тем, что Куркин — такой же тюфяк и валенок.

Сейчас сыну Виктории пятнадцать лет. Костя так и не знает, его это сын или Куркина.

При всей своей терпимости к чужим грехам, как говорится, не суди, да не судим будешь, дальше Люся уже еле сдерживала негодование: по доброте душевной Костя принялся еще и оправдывать бывшую возлюбленную. Мол, Виктория — натура необычная, с повышенной чувственностью, она действительно любила их обоих, его и Куркина, невероятно страдала и мучилась от такого раздвоения. В общем, сама себе была не рада.

Очень даже рада, с ехидством подумала Люся. Хорошо устроилась баба: надоел один, пошла к другому. А что там мужики переживают — ей по барабану. Обломала их через колено и устроила себе жизнь-праздник. Кстати, устраивая праздники возвращения не только себе, но и мужу с любовником, она тем самым постоянно подогревала их страсть и ревность. Поэтому-то любовь и длилась так долго. Своих соображений Люся, естественно, не озвучила. Костю и без того было очень жаль.

Для собственного сына (что вполне возможно, фифти-фифти) он был всего лишь дядей Костей, однокурсником мамы. Каждая встреча с маленьким Тимкой становилась для него мукой: он ловил себя на том, что невольно следит за мальчиком в надежде найти подтверждение своего отцовства — в чертах лица, в манере говорить, в жестах — либо, наоборот, убедиться, что Тимка не зря носит фамилию Куркин, и наконец-то вздохнуть свободно. Но черноглазый Тимка был копией матери. Дико везучая, Виктория и тут сумела обвести мужиков вокруг пальца.

Может, конечно, столь резвая дамочка и сама не знала, кто отец ее ребенка, но какой же надо быть безответственной идиоткой, чтобы, собравшись родить в тридцать пять лет — не в двадцать и не в двадцать два! — не подумать о том, на что она обрекает и себя, и «отцов», но прежде всего ни в чем не повинного ребенка. Ведь шила в мешке не утаишь. В один прекрасный день правда о «любви втроем» может выплыть наружу, и повзрослевший мальчишка, выросший во лжи, возненавидит их всех — мать, Куркина, Костю — и сам на всю жизнь останется моральным инвалидом…

Хотя Костя уже давно, лет восемь, не видел Тимку, мысли о «сыне» не отпускали его, изводили постоянно. Вполне естественный вопрос: «А почему бы тебе не сделать экспертизу ДНК?» — Люся бедняге не задала. Во-первых, посчитав бестактным, а во-вторых, подумав, что пойти на подобный шаг тайком, в обход Виктории мягкий и порядочный Костенька не способен, а та, щучка зубастая, ни за что не согласится на экспертизу. На фиг ей это надо? Тайной отцовства докторица рассчитывает удерживать Костю на коротком поводке до самой смерти. Натуре с повышенной чувственностью оказалось мало его исковерканной жизни, ей по-прежнему требуется подпитка из его страданий. А как же! Иначе ведь обзеваешься от скуки. Особенно теперь, когда прыть уже не та.

И откуда только берутся такие бабы-сволочи? А их еще и любят, уважают, оправдывают!

Занятая мыслями об этой проклятой Виктории — сдалась она ей! — Люся и не заметила, что ушла уже довольно далеко. Впереди был первый из впадающих в море каналов, прорытых здесь сто лет назад, чтобы осушить болотистую низменную приморскую равнину и построить фешенебельный курорт. Вокруг ленивого потока пресной воды громоздились привезенные издалека большие желтые валуны и острые обломки скал, придававшие однообразному пейзажу более экзотичный, суровый вид, в особенности тогда, когда стихия, как сейчас, начинала разгуливаться. Волны накатывали все быстрее и с шумом разбивались о каменную преграду. Брызги, подхваченные ветром, долетали до мостика. Внизу, под ногами, буйно пузырилась морская пена.

— Костя-я-я! Давай обратно! — крикнула с мостика Люся и энергично замахала руками: пловец вдалеке вряд ли мог ее расслышать.

Призыв был замечен, и они двинули обратно, к отелю, снова параллельным курсом, разделенные полосой неспокойного моря. По сути, и их прежняя жизнь шла вот так же, в параллель. Ровесники, они жили в одном городе, ходили по одним и тем же улицам, но параллельные в соответствии с Эвклидовой геометрией никак не желали сходиться. Ни десять лет назад, ни двадцать, ни, что особенно жаль, в юности, когда сердце переполняла потребность любить, чувства были еще не растрачены, а главное — отсутствовала привычка постоянно оглядываться назад. Что стоило судьбе сделать так, чтобы однажды у входа в метро столкнулись и сказали друг другу «привет!» хорошенькая белокурая Люсинка из Лосинки, тогда еще очень положительная девочка, и застенчивый, домашний, добрый мальчик, друг бездомных кошек и собак? Глядишь, познакомились бы, влюбились, поженились, завели детей, а за ними — пухленьких внучат. Но, видимо, такой вариант показался судьбе чересчур пресным, и она дождалась, пока третьи лица вывернут наизнанку души девочки и мальчика, навесят на плечи, каждому свой, груз прошлого, от которого захочешь, да не избавишься, и лишь тогда позволила параллельным линиям, по Лобачевскому, сойтись в одной точке.

Впрочем, восемнадцатилетние, они с Костиком не заметили бы друг друга в толпе. В этом возрасте простое, хорошее не привлекает, хочется загадочного, экстравагантного, выдающегося, а иным — даже порочного, густо приправленного солью и перцем. Стремление вырваться из ставшего тесным привычного мира детства часто оказывается сильнее здравого смысла.

В тридцать лет она тоже вряд ли потрясла бы Костино воображение — наплевавшая в депрессухе на свой внешний вид, растолстевшая, совершенно обнищавшая, как и большинство российских граждан в начале девяностых, до безобразия обносившаяся. А вот о встрече в электричке годиков восемь-девять назад, увы, несостоявшейся, хотя к тому времени их с Костей разделяли летом всего каких-то два-три километра пыльного загородного шоссе, оставалось только сожалеть. Да, жалко. Снова неравнодушная к своей внешности, похудевшая так, что стала влезать даже в Лялькины шмотки, и таким образом приодевшаяся, в сорок она выглядела просто классно. Не больше чем на тридцать.

Вспомнив о своей былой неотразимости, Люся кокетливо хмыкнула себе под нос и — едва не столкнулась с резко затормозившим синьором, занимавшимся спортивной ходьбой. Кажется, мужичок расценил ее хмыканье как призыв к знакомству.

— О, sorry! — улыбнулась она, изящно обогнув загорелого красавчика, и засеменила быстрее, чтобы у того и мысли не возникло, что она дефилирует здесь с целью подцепить богатого, знойного итальянца.

— Ciao, bella signorina inglese! — весело крикнул симпатичный дядька.

Много ли нужно для счастья простой русской женщине? Сущую ерунду. Достаточно, чтобы интересный фирменный мужичок крикнул ей вслед: «До свидания, прекрасная английская синьорина!» Причем именно «синьорина», а не «синьора». Стало быть, есть еще порох в пороховницах! — хитренько подмигнула самой себе Люся и тотчас, в продолжение предыдущей темы, решила, что судьба обошлась с ней не так уж и сурово, организовав встречу с Костей в пятьдесят, а не в шестьдесят или, того хуже, в восемьдесят. Где-нибудь в приюте для одиноких стариков. А что? С учетом Лялькиного отношения вариант с приютом не исключался… Интересно, что там творится дома?