Молодой парень в студенческой фуражке вышел под свет фонаря. Холодные светлые глаза. На щеках розовые шрамы записного дуэлянта. Аристократический отпрыск, прусский юнкер до кончиков ногтей. Он тоже привык, что ему повинуются.

– Кто ты такой? – властно спросил студент.

Стэнтон соскочил с фонарного основания. И все равно возвышался над парнем.

– Я тот, кто удержит тебя от очень большой ошибки, сынок, – сказал он, сунувшись лицом вплотную к лицу оппонента.

Смелый ход не сработал. В 2025-м он бы смутил надменного, через губу цедящего слова аристократического юнца, арестованного за то, что после студенческого бала отлил на улице. Но сейчас перед Стэнтоном был человек, чье высокородное мышление ковалось в девятнадцатом веке. Он уступал только себе равным.

– Эта тварь – социалистка и польская шлюха! – выкрикнул парень в лицо Стэнтону. – Она убила кайзера, и мы с ней разделаемся. Станешь мешать – разделаемся и с тобой.

Из двух вожаков толпа предпочла своего и вновь изготовилась к броску. В распоряжении Стэнтона была лишь доля секунды. Молниеносным отработанным приемом он зажал голову парня в борцовском захвате.

– Этот человек арестован за угрозы полицейскому! – крикнул Стэнтон. – Всякий, кто попытается ему помочь, тоже будет арестован!

Конечно, это был отчаянный шаг, учитывая отсутствие формы и акцент, выдававший иностранца. Кроме нахрапистого, но голословного утверждения никаких доказательств полицейского статуса.

Враждебность толпы возрастала.

Стэнтон решил достать пистолет, хотя опыт учил: чрезвычайно опасно прибегать к оружию в толпе. Ситуация перейдет на совсем иной уровень. Наверняка здесь найдутся люди с оружием, и если они тоже за него схватятся, то останется лишь два варианта: отступление или перестрелка. Стэнтон исповедовал правило: никогда не демонстрируй оружие, если не готов его применить. А применять очень не хотелось. Случись перестрелка, и кто знает, во что разовьется и без того жутко неустойчивая ситуация?

Но иного выхода не было.

Стэнтон пригнул юнкера к земле и, собою закрыв Люксембург, вскинул пистолет:

– Последнее предупреждение! Именем императора, всем отойти! Стреляю при малейшей угрозе мне или этой женщине!

Возможно, маленький короткоствольный «глок» кому-то показался странным, но удивления никто не выказал. Народ умел распознать оружие, и факт его появления всех убедил в полномочиях Стэнтона.

Толпа дружно отпрянула, покинув своего коленопреклоненного вожака. Безумие не настолько захватило людей, чтобы они забыли о главенстве закона или рискнули схлопотать пулю. Стэнтон не мешкал. Бросив «арестованного», он подхватил Люксембург под руку и стал проталкиваться к помосту.

– Я хочу обратиться к людям, – сказала Роза. – Я должна объяснить…

– Никаких речей, – отрезал Стэнтон. – Укройтесь в штабе.

Партийцы окружили своего товарища и увели в здание.

Вспрыгнув на помост, Стэнтон сам обратился к толпе:

– Расходитесь! Так не годится скорбеть по императору. Расходитесь!

Вероятно, толпа и сама бы разошлась, но за нее всё решили: цокот копыт по булыжникам возвестил о запоздалом прибытии полиции.

Стэнтону совсем не улыбалось, чтобы его арестовали как самозванца, и потому он, не имея других вариантов, слез с помоста и вслед за социалистами зашел в штаб СДПГ.

В просторном вестибюле висели стяги, представлявшие союзы профессий, давно забытых в веке Стэнтона, – железнодорожных обходчиков, фонарщиков, жестянщиков, кожемяк, котельщиков, стеклодувов, клепальщиков и токарей по дереву. В иных обстоятельствах Стэнтон непременно полюбовался бы героическими фресками, созданными во времена благородной и вдохновенной борьбы за рабочую солидарность.

Однако нынешний вечер не располагал к осмотру достопримечательностей.

В центре зала группа бородачей с помоста суетилась вокруг Розы Люксембург, которая выглядела гораздо спокойнее своих соратников.

Заметив Стэнтона, один из них подошел представиться. Красивый, но слегка облезлый мужчина: высокий лоб, темная шапка густых волос, усы, молившие об уходе. Глаза за стеклами пенсне в металлической оправе смотрели испытующе, но не зло.

– Добрый вечер, господин полицейский, – сказал он. – Меня зовут Карл Либкнехт.

Стэнтон знал это имя. Оно было знакомо всякому, изучавшему современную историю. В несостоявшемся веке из всех депутатов рейхстага только этот человек голосовал против вступления Германии в войну. А через несколько лет его и Розу Люксембург до смерти забили на берлинской улице.

– Хью Стэнтон. Только я не полицейский. Это была уловка.

– Уловка? Очень странно, – сказал Либкнехт. – Впрочем, ничего удивительного. Будь вы полицейским, это стало бы первым случаем, когда полиция за нас заступилась. По-моему, вы даже не немец.

– Нет, я англичанин. В отпуске. Просто подумал… надо помочь.

– Вот это и впрямь чрезвычайно удивительно. Ваш поступок, сэр, благороден и неоценим.

Либкнехта поддержали хор голосов и кивки седых, сильно бородатых голов.

– И очень в духе английского джентльмена, – вмешался женский голос. – Вы пришли на помощь даме в беде. – Роза Люксембург подошла и взяла Стэнтона за руки. – Наверное, я обязана вам жизнью.

Вблизи она казалась совсем маленькой – макушка на уровне груди Стэнтона. Однако несмотря на миниатюрность, в ней угадывалась масштабная личность. Волевое лицо, очень темные глаза, идеально прямой, длинный тонкий нос, гладкая кожа, полные губы. Чуть за сорок, в волосах проглядывали седые пряди, но выглядела она молодо. И как-то сразу понравилась Стэнтону.

– Я просто исполнил свой долг… э-э… мадам. – Он сам не знал, почему так сказал, просто понимал, что нужно чем-то ответить.

– Вот как? Ваш долг – спасать социалистов? Нам бы еще пару-тройку таких спасателей.

– Я полагаю, каждый должен прийти на помощь человеку в беде… И потом, я был рад помочь, поскольку… – Стэнтону вдруг захотелось об этом упомянуть, – один мой друг восхищается вами.

– Правда? Я его знаю?

– Это женщина, ирландская суфражистка. Нет, вы ее не знаете, но она считает вас очень значимой. Вот и все.

– Когда с ней увидитесь, пожалуйста, поблагодарите ее, что направила вас ко мне. Что-нибудь выпьете? Наверное, чаю, раз вы англичанин.

– У нас есть виски, – оживился Либкнехт. – Я бы не отказался от глотка.

– От виски ты никогда не откажешься, – улыбнулась Люксембург.

Несмотря на пережитое испытание, никто не унывал. Интересно. Если Стэнтон когда и задумывался о международном социалистическом движении, его лидеры представлялись весьма мрачной компанией. Наверное, они скисали, лишь придя во власть, что случается всегда и со всеми.