– Жалкая рабыня! Я мог бы выпустить из тебя всю твою чёрную кровь, но тебе повезло: у меня в этом доме есть дела поважнее. Однако впредь остерегайся меня! Ибо ты даже представить не можешь, на что способен Луций Магий в гневе...

– Ступай, Сира, ступай. Я позову тебя, если будет нужно, – со спокойным лицом обратилась Деллия к верной рабыне, хотя голос её дрожал.

Едва за сирийкой опустился плотный занавес, Магий сделал несколько шагов, остановился и пристально посмотрел на Деллию. Та так и похолодела от нового приступа страха: даже лик бога смерти показался бы ей менее страшным, чем взгляд, каким впился в неё Магий. Лицо его было искажено невообразимой смесью злобы и похоти.

– Я выполнил самую грязную часть работы и теперь хочу получить свою награду, – глухим голосом произнёс он. – Я овладею тобой сейчас же, в твоём доме, и никто не посмеет остановить меня. Если же ты попытаешься оказать мне сопротивление и позовёшь слуг, я без раздумий убью тебя, как я убил мою сестру...

Деллия застыла, словно обратившись в статую; тело перестало повиноваться ей, только волосы на голове, казалось, шевелились от ужаса.

– О, если бы ты знала, какой красавицей была моя сестра! – продолжал Магий, медленно подступая к Деллии. – Ты рядом с ней казалась бы бледной тенью! Я любил её, я оберегал её красоту от взглядов мужчин и мечтал, что однажды она станет моей... А потом её увидел Деций... Он присылал ей подарки, добивался встречи с нею, ходил к нам в дом как жених ходит к своей невесте. И вот наступил тот день, когда она призналась мне, что полюбила... Она полюбила этого развратного патриция и собиралась сказать ему об этом... хотела уйти к нему, залезть в его постель... Но я не отпустил её. Я насильно овладел ею, а потом убил... Мне легко удалось ввести суд в заблуждение, свалив вину на Деция с его грязными домогательствами. И я продолжал винить его за то, что случилось, я жаждал его крови... Теперь она на моих руках, смотри!

Деллия по-прежнему не могла сдвинуться с места. Тогда Магий, схватив её за плечи, кинул её на пол, как недавно проделал это с её рабыней, и растянулся на ней во всю длину, придавив её своей тяжестью.

Он брал её снова и снова, как в ту первую ночь, с такой же звериной яростью, как будто всю свою ненависть к женщинам хотел выместить на ней одной...

Когда он поднялся, Деллия, совсем обессиленная, не могла даже пошевелиться. У неё болело всё тело, обезображенное синяками и укусами, она страдала как после страшных пыток, униженная и раздавленная...

Магий направился к двери, но на пороге остановился и сказал ледяным голосом:

– Я знаю, что ты захочешь убить меня, и дам тебе совет. Постарайся не сделать промаха, иначе в таком случае ты подпишешь собственный приговор. А наш уговор, скреплённый клятвой Фуриям, с этого дня я считаю недействительным. Прощай!

Он ушёл. Деллия же тихо произнесла ему вслед:

– Будь уверен, мерзавец, я не промахнусь!

Участь Альбии была предрешена. Из императорского дома, где их с Марком разлучили, чтобы допросить поодиночке, её под стражей отправили в дом весталок. Помня о том, какие унижение и стыд ей пришлось перенести в тот раз, когда её подвергли осмотру, Альбия сразу же призналась в нарушении обета девства. Однако несмотря на её откровенное признание старшая весталка настояла на проведении процедуры: то ли желая развеять свои последние сомнения, то ли стремясь причинить Альбии новую боль.

Со дня их последнего разговора в темнице Пинария сильно изменилась: это была тень прежней Великой девы. Некогда высокая женщина в летах с гордо вскинутой головой превратилась в дряхлую, согбенную старуху. Из-под тонких бесцветных губ выглядывали жёлтые зубы; седая голова тряслась; глаза смотрели злобно, словно у голодной волчицы.

– Итак, твои слова подтвердились: девственная плева у тебя нарушена – ты лишилась целомудрия, – обратилась Пинария к Альбии, когда та сошла с ложа, стыдливо прикрывая свою наготу подолом туники. – По причине собственного легкомыслия и слабости плоти ты совершила страшное преступление – осквернила священный огонь Весты. Ты знаешь, что тебя ждёт, и, по правде говоря, ты заслуживаешь именно такой смерти...

С невозмутимым спокойствием выслушала Альбия старшую весталку, затем, глядя прямо ей в лицо, просто и твёрдо сказала:

– Даже самая ужасная смерть бессильна убить истинную любовь.

– Ты презрела свой долг перед нашей богиней, предала свою веру, своих сестёр-весталок, – продолжала Пинария, возвысив голос. – Все мы, жрицы Весты, страдаем из-за тебя и твоего чудовищного проступка, но больше всех потерпела я. Я богобоязненна и справедлива, и сердце во мне горит от боли при сознании развращённости и слабости той, которую я с раннего детства любила, как родное дитя. Увы, позор того, кто был нам дорог, становится отчасти и нашим позором...

– Да, я нарушила обет девства, я обманула твои ожидания! Но не думай так дурно обо мне: если я согрешила, то только потому, что любовь к мужчине завладела моим сердцем и я отдалась этой любви всей душой, без остатка. Этот мужчина стал моим супругом в прошедшую ночь... О, ночь невыразимого блаженства! Если Судьба дарит человеку такую ночь, значит, он не зря прожил жизнь, пусть даже эта жизнь была так коротка!

Поражённая, Пинария долго не отводила от Альбии пристального взгляда: она никак не могла понять, откуда приходит к этой девушке сила, что даёт ей отвагу на краю гибели произносить столь дерзкие слова.

– Твоё сердце неразумно: ты полюбила на свою погибель, – наконец произнесла она и дрогнувшей рукой поправила покрывало, сползшее с её головы.

– Что же в этом предосудительного? – со странной усмешкой возразила Альбия. – Видно, я принадлежу к тем женщинам, которые, полюбив однажды, любят до последнего дыхания. Это был мой выбор: отдать себя любимому мужчине вместо того, чтобы унести свою девственность в могилу.

– Я не желаю больше слушать твои кощунственные и постыдные речи! – прервала Альбию старшая весталка, вспыхнув до корней волос. – Уязвимость плоти привела тебя на путь порока... Но горе тем, кто идёт по этому пути!

Она скрестила костлявые руки на впалой груди и смерила девушку гневным взглядом.

– Знай же, – с мстительным злорадством проговорила Пинария, давая волю долго сдерживаемым чувствам, – тебя погребут заживо, тебя оставят одну, под землёй, чтобы ты претерпела сотни смертей, прежде чем настанет для тебя время умереть... Когда-то я напутствовала тебя добрыми словами, теперь же скажу на прощание: умри, Альбия, на тебя пало проклятие Весты! Пусть казнь твоя будет такой же ужасной, как ужасно твоё преступление!

С последними словами Великая дева протянула к Альбии дрожащий перст, впилась в её лицо горящими глазами, и только потом ушла, сурово сжав узкий бледный рот.

Больше двух недель провела Альбия в темнице приговорённой к смерти пленницей, никого не видя, кроме стражников возле двери и рабов, которые молча приносили ей еду и питьё. Порою горьки и черны были эти дни и ночи, но в этой тьме сияли страстью глаза Марка и эхом отдавался в тишине его голос, шепчущий слова любви.