— Так оно и случилось.

Она вздрогнула и подняла на него глаза.

— Нет. Все было не так. Поначалу он мне совсем не понравился.

— Почему?

— Не знаю, это трудно объяснить. Я и сама тогда ничего не понимала, но что-то меня беспокоило… Мне было неловко с ним. И не только потому, что он проявил ко мне интерес как к женщине, а не как к школьной подружке своей дочери. Он сразу дал мне это понять, и одного этого было достаточно, чтобы меня смутить, но было что-то еще, только я никак не могла определить, что именно. А потом это ощущение пропало.

— Что значит «пропало»?

— Он стал таким обходительным, внимательным, милым. Старался во всем мне угодить. Мне это льстило. Я позабыла свое первое впечатление, а может, и убедила себя, что оно было ложным.

— А потом?

— Потом… Я знала, что нравлюсь ему, но, когда он написал моему отцу и попросил разрешения за мной ухаживать, я была просто сражена наповал. Разрешение, как ты понимаешь, было дано незамедлительно, и в то лето он трижды посетил нас в Оттери. Потом он сделал мне предложение — опять-таки в письменной форме, обращаясь к моему отцу, — и в конце концов меня убедили его принять.

— Убедили принять.

Вот они и подошли к самой сути. Рэйчел играла со щенком, гладила его мохнатые уши, почесывала шею, лохматила шерсть и при этом упорно смотрела только на свои руки.

— Я сдалась. Капитулировала. Предала все свои девичьи мечты о возвышенной романтической любви. У меня были опасения, были сомнения, но я убедила себя, что это все девичьи фантазии, и вышла замуж за человека, которого не любила, которому не могла доверять. Я позволила другим решать за себя. Иначе говоря, я себя продала.

— Да ну, будет тебе!

Себастьян поднялся, подошел поближе и тоже присел рядом с собакой.

— Сколько лет тебе было?

— Как раз исполнилось восемнадцать.

— Ты была большим ребенком.

— Нет, я не была ребенком.

— Уэйд был уродлив?

— Что? Нет, он был очень даже недурен собой. Он…

— Он был стар?

— Мне тогда так казалось. Теперь я, конечно, понимаю…

— Сколько ему было лет? Сорок? Пятьдесят?

— Тридцать восемь.

— Стало быть, он был молод. Молод, хорош собой, богат, обходителен, влюблен и при этом лучший в мире отец. И ты утверждаешь, что «продала себя» ему.

— Я…

— Если бы он оказался образцовым мужем, ты бы тоже так думала?

— Нет, наверное, нет, но…

— А какие доводы приводили твои родители? Как они убедили тебя принять предложение?

— Они говорили… что это блестящая партия для меня, что я буду с ним счастлива. У моего отца стало ухудшаться зрение; они сказали, что, если я выйду замуж, он мог бы уйти на пенсию раньше, чем ослепнет… Что я буду жить не так уж далеко от дома, что мы могли бы часто видеться… Что моя мать на старости лет обрела бы покой и благополучие… Что у меня будут слуги, красивые наряды, что я смогу путешествовать…

— Итак, — подытожил Себастьян, — смотри, что получается. Выходя за него замуж, ты становилась женой образцового семьянина, который относился к тебе с обожанием, приобретала богатство и могла спасти своего отца от слепоты. Что и говорить, ты проявила верх эгоизма.

— Но я его не любила, — горячо возразила Рэйчел. — И если бы я отказалась, они не стали бы меня принуждать. Это был мой собственный выбор. Я никогда не обвиняла их в том, что случилось.

— И напрасно.

— Нет, ты не понимаешь. Если бы я сказала «нет», я могла бы спасти себя. Надо было прислушаться к инстинкту, говорившему мне с самого начала, что от Уэйда лучше бы держаться подальше. Вместо этого я позволила взять верх над собой каким-то ошибочным представлениям о долге. Я проявила…

— Великодушие.

— Слабохарактерность. Глупость…

— Мягкость. Уступчивость. Кротость.

— Никчемность, бесхребетность…

Он схватил ее за руки и заставил подняться с земли. Ему пришлось переступить через путающегося под ногами пса, чтобы ее обнять. Глупо было надеяться, что он сможет избавить ее от угрызений совести, просто держа в объятиях, но Себастьян считал, что должен как-то ее утешить, а слова были бессильны.

— Помолчи-ка минутку, — грубовато проворчал он, прижимая ее к себе.

Они замерли, и через некоторое время напряжение ушло из ее тела.

— Вот уж не думал, что придется когда-нибудь просить тебя замолчать.

— Со мной все в порядке. Честное слово. Мне нелегко рассказывать тебе все эти вещи, но… оказалось, что это совсем не так трудно, как я предполагала. И уж тем более я не предполагала, что смогу довериться именно тебе…

— Пути Господни неисповедимы, — согласился Себастьян.

Но, кроме него, ей не к кому было обратиться, хотя он слишком часто злоупотреблял своим преимуществом. Так часто, что оба они сбились со счета. Вероятно, мера ее одиночества выражалась именно в том, что Себастьян по-прежнему оставался для нее единственным человеком, которому она могла довериться.

— Как Лидия отнеслась к вашему браку? — продолжил Себастьян свои расспросы.

— Как и следовало ожидать. Она пришла в ужас. Мысль о том, что я стану ее мачехой, вовсе не привела ее в восторг, и я не могла ее в этом винить. Но она все перенесла очень достойно, не устроила сцены во время венчания или еще чего-то в том же роде. Она стояла безмолвно, с каменным лицом, явно страдая, но не высказала мне ни единого упрека. Мы поженились в Уикерли; нас обвенчал старый викарий, отец преподобного Моррелла. Вот в то время я и познакомилась с твоим другом Салли. И с мэром Вэнстоуном, хотя тогда он не был мэром. После венчания никакого званого обеда в доме Рэндольфа устраивать не стали, все было очень скромно. Моя мать мечтала о более шумной и блестящей свадьбе, ей хотелось, чтобы об одержанной ею победе знали все, но Рэндольф настоял на скромном обряде из уважения к чувствам Лидии. Во всяком случае он так сказал. И вот мы поженились. Неделю спустя он был уже мертв.

Рэйчел отошла от Себастьяна и повернулась к нему спиной, устремив взгляд на пастбище, раскинувшееся на противоположном берегу заброшенного канала. Он проводил ее взглядом — высокую стройную женщину с сединой в волосах, затянутую в мрачное черное платье.

— Как это случилось? — спросил он тихо.

— Его забили насмерть каминной кочергой. У него в кабинете. Дверь не была взломана, все вещи остались на месте. Лидия всю неделю прожила у своей тетки, чтобы дать нам возможность…

Тут голос Рэйчел дрогнул; она обхватила себя руками и посмотрела на небо.

— Возможность побыть вдвоем. Кроме слуг и нас двоих, в доме никого не было.