Но вскоре Птицелов расслабился. Волнение улеглось, он даже принялся насвистывать «Славься Отечество наше свободное…». И когда гладкая, без единой щербинки, правительственная трасса пересекла столичную кольцевую дорогу, забитую несколькими рядами ревущих, извергающих струи вонючего выхлопа машин, Птицелов чувствовал себя как при обычной вылазке в город.

Он шагал по обочине уже несколько часов. Ноги гудели, хотелось пить, да и съеденный в столовой завтрак оставил о себе лишь воспоминания. Воздух окрест кольцевой дороги был такой, что затошнило даже ко всему привычного мутанта. Дождевая морось смешивалась с выхлопными газами, создавая ядовито-серый туман, сквозь который едва пробивались лучи фар. Птицелов брел, как сомнамбула, почти уже не помня, куда и зачем идет. Поэтому, когда за спиной взвизгнули тормоза, он и ухом не повел.

— Эй, парень! — окликнули его. — Садись, подвезу!

Птицелов оглянулся. Из «лягвы» — крохотной малолитражки болотного цвета с брезентовым верхом — почти по пояс высунулся водитель. Немолодой, даже лысина в морщинах, на груди поблескивают то ли значки, то ли медальки.

— Тебе куда? — спросил он, когда мутант подошел.

— На Вторую Пригородную.

— Повезло тебе, парень, — сказал старик. — Я почти в ту же сторону. Давай залезай…

Он отворил дверцу с левой стороны, и Птицелов кое-как втиснулся. Пассажирское креслице было жестким и неудобным, колени уткнулись в раму лобового окна, но выбирать не приходилось — не профессорский лимузин.

— Поехали!

Старик нажал на педаль, малолитражка затрещала, заперхала, затряслась, вклинилась в общий поток, и они «поехали».

Птицелов украдкой разглядывал старика. Рослый дедуля — как он только в эту самоходную жабу помещается?

На владельце «лягвы» был старый имперский френч с двумя переплетенными латунными змеями на лычках. На груди и в самом деле были медали, глухо побрякивающие при каждом рывке автомобильчика. В медалях Птицелов мало что смыслил, но немедленно проникся уважением к старику. Заслуженный дедуля. Видимо, бывший офицер императорской армии.

«Дедуля» тоже покосился на него. В серых глазах бывшего офицера затаилась мудрость пополам с застарелой усталостью.

— Мутант? — спросил он.

Птицелов опешил.

— Д-да, — выдавил он. — A-а… как вы догадались?

— Я полжизни провел среди мутантов, — ответил старик. — Правда, в большинстве своем они не такие красавцы, как ты… Несчастные порождения нашей безответственности, — продолжал он, помолчав с минуту. — Знаешь, парень, я почти уже не помню довоенного времени, хотя на память пожаловаться не могу… Я не помню лиц жены и детей. Не помню вкуса обыкновенной чистой воды, не говоря уже о более изысканных напитках. Не помню, как пели птицы в весенних лесах в пойме Голубой Змеи. Помню, что пели, а не скрипели и перхали, как сейчас, но не помню, какие у них были голоса… М-да… Многого не помню, зато до сих пор стоит у меня в ушах гром военных оркестров и выкрики оголтелых патриотов в день объявления войны… Ты даже представить себе не можешь, парень, как тогда все радовались! Выпячивали воинственно груди, размахивали кулаками, скандировали: «Смерть врагам!» А кому, спрашивается, смерть, если никто даже не знал, кто начал эту треклятую войну?! Бомбовозы, что нанесли первый атомный удар по Курорту, не имели опознавательных знаков и не вели радиопереговоров со своей базой. В эфире звучала лишь Вторая симфония Роода… Ты, разумеется, никогда не слышал этой музыки…

— Слышал, — буркнул Птицелов. — В театре…

Старый офицер изумленно поднял реденькие брови.

— Вот как, — проговорил он. — Прости, парень. Не знал я, что бывают настолько образованные мутанты. Ты, может быть, и читать-писать умеешь?

— Умею, — отрезал мутант. — Так что там с этой симфонией?

Старик хмыкнул, но продолжил:

— Симфонию передавала неизвестная радиостанция, которая находилась на самом Курорте. И бомбовозы выходили на цель, используя ее как радиомаяк… Запеленговать этот маяк успели, но…

Бывший офицер умолк, видимо заново переживая события почти четвертьвековой давности.

— Но было поздно?

— Да, — отозвался старик. — Первая бомба упала на площадь Тысячи Фонтанов — одну из самых красивых площадей в Мире. А может быть, самую красивую… За два года до войны мы с семьей провели на Курорте незабываемый отпуск… Там такие пляжи были, парень. Песок — золото с алмазами. А море… Я даже представить себе не могу, что там теперь творится…

— Джунгли там, — сказал Птицелов. — Мутанты звериные… В море лучше не купаться, сожрут. Или заразу подхватишь…

— Ого, — удивился владелец «лягвы». — Ты, я вижу, мутант бывалый. Как тебя зовут, парень?

— По паспорту? — поинтересовался бывалый мутант. — Или как папа с мамой называли?

— Как папа с мамой…

— Птицелов я, сын Сома.

— Будем знакомы! — Старик протянул ему широкую ладонь. — А меня…

— А вас называют принцем-герцогом! — выпалил Птицелов.

От неожиданности старый офицер едва не въехал в бампер ползущего впереди автобуса.

— Угадал, Птицелов, — пробурчал принц-герцог. — Вижу, ты всюду побывал… Как там сейчас, за Голубой Змеей?

— Как сейчас, не знаю, — отозвался мутант. — Я там давно не был. Но когда уходил, было плохо. Просо почти не родится. Упыри покою не дают. Детей рожают по-прежнему, но почти все они младенцами мрут…

— Как и всегда, — печально покивал лысиной старик. — А наши там как? Бошку, Хлебопек, Киту?.. Жива его Лия-то?

Птицелов нахмурился, сжался весь. Отвечать ему не хотелось.

— Чего молчишь?

— Лию украл Темный Лесоруб, — пробурчал он.

Принц-герцог вздохнул.

— Понятно… — сказал он. — Умерла, значит, девчонка… Бедняга Киту. Без дочки, наверное, совсем закис…

— Киту застрелился, — откликнулся Птицелов. — Не пережил пропажи дочки… Хлебопека упыри загрызли. А Бошку жив. Был, по крайней мере…

— А Колдун?

— Жив, думаю, — ответил мутант. — Что ему сделается?..

Помолчали. «Лягва» сползла с кольцевой на радиальное шоссе, где машин было меньше. Принц-герцог наддал. Машинёшка его завизжала, как резаная, но побежала прытче. Потянулись рабочие предместья — серые одинаковые пятиэтажки, бесконечные бетонные ограды заводов, пакгаузы, заросшая бурьяном узкоколейка. На железнодорожном переезде пришлось пережидать военный состав. Тянулись и тянулись из заводских ворот платформы, груженные боевой техникой. Техника была укрыта брезентом, но с одного танка брезент сполз, показав броню красно-бурого цвета.

— Возвращаться мне надо, брат Птицелов, — сказал принц-герцог. — Там мое место. А здесь я только время теряю. Правда, удалось достать кое-какие лекарства да из одежды кое-что… Приеду не с пустыми руками. А в общем зря полгода потерял. Никому не нужны в Столице дикие выродки. Тут своих проблем хватает… Да и чиновники… Смотрят на мои имперские медальки, как солдат на вошь, и бумажками от меня отгораживаются…