Столица не то чтобы нравилась Птицелову, но притягивала его. Своей многолюдностью, разнообразием строений. Он никак не мог привыкнуть, что такой большой город и не в руинах. Ни грязь переулков, ни толчея на тротуарах, ни вечный смог над крышами, ни промозглая сырость не смущали мутанта. К грязи ему не привыкать, а толчея — ничто по сравнению с теснотой делинквентского барака. Да и смог пополам с дождем — сущие пустяки, если вспомнить дрожание радиоактивного воздуха над Стеклянной Плешью или безжалостный зной мангровых джунглей в устье Голубой Змеи.

Было в Столице и много такого, что поразило воображение Птицелова, повидавшего всякое. Прежде всего — библиотеки, музеи, театры и кинема. Красивые, просторные, чистые здания. А главное — они ничем не напоминали помойки, с которыми мутант привык ассоциировать эти заведения. В библиотеках книги не лежали плесневелыми грудами, и рылись в них не крысы, а люди — опрятные, тихие, вежливые. В музеях хранилось прошлое, и оно тоже было аккуратно расставлено по полкам и витринам, а не разворочено ядерным взрывом, как за Голубой Змеей. В театрах пели или разыгрывали эпизоды вымышленной жизни — пели люди, а не ветер, несущий радиоактивную пыль; лицедействовали настоящие актеры, а не полусумасшедшие выродки. В кинеме кривлялись на экране, а не на сцене, как в театре. Птицелов не особенно понимал разницу между этими двумя способами развлечь праздную публику, но в кинему заходил реже. Его смущали таблички «Не для мутантов». И хотя никто не заставлял его на входе снимать ботинок, каждый раз Птицелов чувствовал неловкость, вплоть до поджимания всех двенадцати пальцев.

Нет, в театрах таких табличек не вешали, да и в музеях с библиотеками — тоже. В отличие от кинемы эти заведения были государственными. А государственная власть в лице Комитета Спасения Отечества запрещала генофобию. Повсюду в общественных зданиях были развешаны красочные плакаты с изображением розовощекого здоровяка, обнимающего за плечи хилого уродца с искривленной от счастья физиономией. Однако подпись под этим изображением вгоняла Птицелова в хандру:

Мутант — не выродок ужасный,

Он брат твой, добрый и несчастный!

Впрочем, кроме него, мало кто обращал на эти плакаты внимание. А на мутантов обращали. И не всегда — доброжелательное. Ведь, как известно, бьют не по плакату, а по морде. Несколько раз Птицелову приходилось заступаться за собратьев. Силы ему было не занимать — спасибо раскорчевке. А искусству уличной драки его обучал Васку, который на добровольных началах был инструктором по рукопашному бою. У него тренировались все сотрудники сектора, да и сам Оллу Фешт не брезговал. Васку Саад дрался здорово. Птицелов сумел оценить это в день приезда в Столицу, когда толпа каких-то угрюмых мужиков, воняющих потом, перегаром и солидолом, выпихнула из двухэтажного автобуса двух «интеллихентов». К несчастью для мужиков, «интеллихентами» оказались Васку с Птицеловом. Мутант успел засандалить промеж глаз двум или трем самым нетерпеливым, когда в центре жаждущей учинить расправу толпы будто бомба рванула. В один миг Васку сделался похожим на многорукую обезьяну из кризис-зоны, только этой «обезьяне» бумеранги были без надобности. Васку и без бумерангов гвоздил так, что черепа трещали да брызгала фонтаном юшка. Не прошло и нескольких секунд, как драка кончилась. Оказалось, что у агента Васку Саада не шесть и не четыре, а всего две руки, что дышит он ровно, словно до этого нюхал цветочки, а не дрался с целой толпой, и что на нем ни единой царапинки — даже кожа на костяшках пальцев не содрана.

Васку подмигнул остолбеневшему Птицелову и сказал:

— Видал, выродок?

— Научишь?! — выдохнул Птицелов.

Васку покачал головой.

— Этому не научишь, — проговорил он. — Я тебя другому научу, желторотик. Менее эффектному, но не менее эффективному.

— Спасибо! — откликнулся Птицелов. — Буду рад!

— Посмотрим, — сказал Васку, глядя на мутанта как-то по-новому. — Посмотрим, будешь ли ты рад, потому что придется попотеть…

И Птицелов потел. А куда деваться?! Инструктором Саад был безжалостным. Часто после тренировки Птицелов пластом валялся на общежитской койке, а ведь надо было идти еще на занятия по ориентированию, парадоксальной баллистике, спецметодам ведения слежки, допроса, вербовки и прочим премудростям разведывательной и контрразведывательной службы. Не говоря уже о математике, правописании, основах мирографии и иностранных языках. Да ладно бы только иностранных. Сам профессор Поррумоварруи преподавал новоиспеченным сотрудникам Отдела «М» язык грязевиков. Это вам не пандейский с хонтийским и даже не наречие Архипелага — это такая абракадабра, что язык сломишь и мозги вывихнешь. Птицелов зубрил как мог. Даже на занятиях по разминированию и на стрельбище повторял про себя, будто птица-балаболка: «Ках назваецца вашша… Сколико агенттоо вашшй разведдке… Ках ползовацца этоой тегхникои…».

Словарь языка грязевиков — книжица довольно тонкая. Попробуй выкачать из иномирянина сколько-нибудь ценную информацию, пользуясь столь ограниченным словарным запасом? Тем более — из матерого разведчика. На это никто и не рассчитывал. Рядовых агентов обучали наречию грязевиков на тот счастливый случай, если удастся захватить, к примеру, пилота корабля, не знающего ни одного из трех официальных языков Свободного Отечества. Правда, ни пилота-грязевика, ни самого корабля никто, кроме Птицелова, в Отделе «М» в глаза не видел. Вернее, пилота-то как раз видели. Мак Сим был человеком не просто известным в стране, а донельзя популярным. Как же! Избавитель от ненавистного ига Неизвестных Отцов! Истребитель зловещего Центра! Фотографии Мака Сима постоянно мелькали в телепередачах. Старые фотографии, сделанные еще во время суда над выродками-террористами. Режиссер Тээд Боон сконструировал завлекательную кинему, где чего только не было: и побег из лагеря, и схватка с белой субмариной, и битва с хонтийскими танками, и подрыв Центра. В главной роли снялся сам Васку Штеф, который был похож на настоящего Мака Сима не более, чем армейский сапог на женскую туфельку.

Само собой, принадлежность «героя революции» к иномирному племени грязевиков была строжайшей государственной тайной. Мак Сим перестал появляться в ДСИ сразу после уничтожения Центра, но оперативному сектору было известно, что Мир он не покинул. Время от времени полевые агенты присылали донесения из разных краев, где были замечены следы «героя». И как раз сегодня в секторе раздался телефонный звонок — в Столицу доставлено очередное донесение. Курьер должен был передать пакет сотруднику Отдела «М», знающему специальный пароль, в пивной на стыке улиц Третьей Котельной и Второй Пригородной. Телефонам и рациям Оллу Фешт в таких случаях не доверял. Грязевикам ничего не стоило перехватить любую передачу или звонок. Сами же они пользовались какой-то дьявольской системой связи, не использующей электромагнитных волн. М-агенты вообще не узнали бы ни о каких передатчиках, если бы универсальный термоэмиссионный преобразователь, который грязевики применяли в качестве источника питания для своих устройств, не сбрасывал избыточную энергию в микроволновом диапазоне.

Забрать депешу Фешт поручил Птицелову. Узнав об этом, мутант вспотел похлеще, чем на тренировках у Саада. Первое настоящее задание! Пусть и пустяковое с виду. Вернее, это Птицелов думал, что пустяковое, пока Фешт не нагнал на него страху, грозя всевозможными карами за утрату сверхсекретного документа. Поэтому выходил Птицелов за ворота ДСИ с опаской. В погоню за Темным Лесорубом он пускался куда как с меньшим волнением. Да и в радиоактивные джунгли на раскорчевку ходил как нив чем не бывало. А сейчас на окраине Столицы и средь бела дня по пустынной правительственной трассе Птицелов вышагивал так, словно это была Стеклянная Плешь, по берегам которой сидели упыри, разинув редкозубые пасти. Массаракш! Не могли, что ли, дать велосипед? Или подбросить до города? Конспирация, будь она неладна!