Я упираюсь лбом ему в плечо, ласкаюсь, словно котенок. И не спрашиваю, любит ли он меня сейчас. Быть может, боюсь услышать правдивый ответ. Оттого и не хочу. Пусть все остается как есть. Пока мы живы. Пока мы вместе. Вдыхаю чуть горьковатый аромат его кожи, но сейчас он не будоражит, а успокаивает. Изменилось бы что-то, если бы он не покинул Совет и не разгневал короля? Вряд ли, на тот момент все было уже решено. Гвеллан слишком полагается на свою силу — он такой, какой есть, тут уж ничего не изменишь.

— А если бы ты поднял магов в столице? То, чего так опасался король Эддард?

— Я не ожидал, что он станет действовать так поспешно. Что отправится к Источнику в ту же ночь. Если бы я поднял магов… понимаешь, это равносильно объявлению войны. Маги против короля. Маги против людей. Я не хотел бойни на улицах. А этим бы все и закончилось, поверь.

— А Каспер? Его ведь убили, да? Мне же не могло почудиться. Я точно слышала звук падения тела. Королевские гвардейцы прикончили его, едва мы с королем оказались в пещере.

Гвеллан проводит рукой по моим волосам, глубоко вздыхает.

— Каспер был и умер мерзавцем. Мерзавцем и предателем. И не тебе его жалеть. Позже, когда все узнали о смерти короля, Каспера объявили твоим пособником. Мол, это он сговорился с тобой, подослал тебя. А он… — рука Гвеллана, только что ласкавшая мою шею, замирает. — Он предал нас. Кто, кроме него, мог нарисовать для короля те руны, которые ты должна была начертать взамен нужных? Он улыбался тебе, оказывал покровительство, а сам планировал, как ловчее принести тебя в жертву. Чтобы вся твоя сила досталась негодяю Эддарду. Он навредил до своей смерти, навредил и после.

Из мешка Гвеллан извлекает несколько крупных желтых плодов — парана, так зовется этот фрукт, так похожий на айву. Почему он не растет в нынешней Таверии?

— Будешь?

От усталости совсем не хочется есть, но я принимаюсь усердно жевать, чтобы хоть как-то восстановить силы. И чтобы Гвеллан не упрекал себя, что тащит меня, уставшую и голодную, в глубину темных переходов.

— Скажи, а Хранители? Я все не возьму в толк, отчего они-то не вмешались? Что им стоило размазать этого Эддарда по стенке? Я не говорю, что они должны были спасать меня, но хотя бы не дать ему осквернить Источник. И вообще: сейчас они показываются мне с завидной регулярностью, тебя вот отправили в прошлое. А тогда? Почему они вообще допустили, что мы с королем лезем к Источнику?

— Видишь ли, ночью я тоже думал об этом…

— Ночью? — я не удерживаюсь и глупо хихикаю. — Мне кажется, ночью мы были заняты совсем другим.

— Когда ты заснула, — усмехается он, сооружает из своего плаща некое подобие подушки и укладывает мою голову себе на колени. — Отдыхай, а я буду рассказывать.

— Сказку?

— Грустную сказку для Лессы, которая поет по-талански о ночном городе, где светят фонари, а мы поднимаемся к звездам…

Запомнил. Я прикрываю глаза и просто слушаю его голос, а он говорит о древних магах и о той старой войне, которая для Хранителей, похоже, так и не закончилась.

… — Понимаешь, Гордиэль и Кариоль потеряли все, в том числе и свою сторону. Отщепенцы для Светлых и Темных, изгнанники. И природа Источника… она тоже каким-то образом изменилась после той войны. Ты же слышала: едва ли не каждый землепашец владел основами волшебства, а источники, дающие и усиливающие магию, были доступны. В книгах, оставленных Тавером, было сказано, что и у Светлых, и у Темных были чаши, очень похожие на ту, которую мы с тобой видели в воспоминаниях. Куда это подевалось? Хранители, скорее всего, винили себя, что каким-то образом ослабили магию нашего мира. Открытие Источника было в их интересах — поэтому они и пропустили тебя с королем в святая святых с такой легкостью. И только в последний момент осознали свою ошибку.

— Но они могли что-то предпринять! Раз они хранят этот мир, они должны обладать огромной силой. Разве не так?

Гвеллан задумчиво вычерчивает у меня на лбу какие-то завитки, зарывается в растрепавшиеся волосы, проводит указательным пальцем по переносице — и шутливо щиплет меня за кончик носа!

— Ах ты… — Возмущенная его коварством, я пытаюсь вскочить, но он вновь укладываем меня себе на колени.

— Сначала дослушай меня, потом спрашивай.

— Слушаюсь и повинуюсь, Великий, — фыркаю я, вновь подставляясь под его ласковые прикосновения.

— Так вот… Я уже как-то говорил тебе: мы слишком мало знаем о силе Хранителей. Я почти уверен, что им не позволено вмешиваться напрямую в судьбы людей. Одно дело показаться тебе в горах или на улице…

— Наслать на карету водяные щупальца… — подхватываю я.

— Они пытались подать тебе знак. А вот действовать ты должна сама. Ты мало знаешь о той древней войне. Да и я, признаться, считал большую часть того, что о ней написано, легендами или нравоучительными сказками. Но если задуматься… до Гордиэля и Кариоль мир хранили иные силы. Те, у которых волшебники украли Книгу Магов. Казалось бы, чего проще? Если хранитель почти божество — пойди и отбери. Но нет, Книгу вернули им обычные чародеи, презревшие законы войны, позабывшие, где свои, а где чужие. Понадобились усилия людей и магов, их собственная воля…

— То есть всю работу в итоге придется делать нам, — заключаю я.

— Каждая легенда ждет своего героя, Лесса.

Я перехватываю его руку, подношу к губам пахнущие песком и каменной крошкой пальцы и улыбаюсь. Не знаю, как обстоят дела в легендах и сказаниях. Я своего героя уж точно нашла. И не собираюсь делиться. Ни с Хранителями, ни с источниками, ни с кем-либо еще, кто посягнет на него. "Пока мы живы, мы вместе… мы вместе, пока мы живы… мы живы, пока мы вместе", — повторяю я себе, и так и засыпаю посреди узкого каменного коридора, уткнувшись носом в рубашку моему "божеству".

Мы больше не устраиваем привалов, поэтому последние сотни метров я преодолеваю, словно в дыму. Мне кажется, узкий коридор заволакивает серым туманом. Гвеллан шагает чуть впереди: размеренно, быстро. Наверное, он бы очень удивился, надумай я спросить, не устал ли он. Сказочные герои не ведают усталости. А раз я тоже попала в легенду, мне приходится держаться из последних сил — не ныть и не жаловаться. Хотя спину и плечи я давно не ощущаю: пусть Гвеллан и облегчил мою поклажу заклинанием, но сейчас я уверена — у меня в мешке целая гора увесистых булыжников.

Едва мы добираемся до жилых пещер и я вижу прямо перед собой широкую лежанку, застеленную шкурами, я стряхиваю ненавистный мешок на пол, делаю последние несколько шагов — и падаю в мягкий мех. Ворсинки щекочут мне щеку — это последнее, что я запоминаю, прежде чем провалиться в сон.

* * * *

— Где мы?

Этот вопрос я задаю только наутро. Сижу среди шкур: встрепанная, в мятой одежде. Хорошо, что Гвеллан сапоги с меня стащил. Мы в просторной пещере с почти идеально круглым сводом: свет проникает сюда откуда-то сверху, должно быть, в камне проделаны специальные отверстия. И там, снаружи, день или утро — толком и не разберешь. Низкая арка впереди уводит вглубь горы, а вот дверей, открывающих проход на волю, к траве и солнцу, нет и в помине.