Летописец, описывая это событие, замечает в своем труде: «…С горестью смотрел люд московский на казнь несчастного сего мужа, прекрасного лицом, отважного сердцем и благородного видом».

Владимир проснулся от протяжно-хриплых звуков боевой трубы; в стане играли побудку. Сквозь белый полотняный входной полог шатра просачивался яркий солнечный свет — утро разгоралось. Где-то рядом, за холщовой стенкой шатра, переговаривались воины, о чем-то негромко споря. Причем один из спорщиков постоянно зевал. Кто-то равномерно и монотонно водил точильным камнем по длинному лезвию меча, этот звук был особенно приятен Владимиру, главной страстью которого было оружие.

Торопливо натягивая на себя суконные голубые порты и белую льняную рубаху, Владимир копался в мыслях, припоминая свои сонные видения. Ему приснилась мать в том одеянии, в каком она прощалась с ним на теремном дворе, провожая его в этот поход. Владимир запомнил слова матери, сказанные ему тогда, при расставании, но он никак не мог вспомнить слов, произнесенных матерью в его ночном сновидении.

Одолеваемый этими мыслями, Владимир вышел из шатра. Княжеские отроки в длинных белых рубахах были уже на ногах. Один из них принес в ведерке речной воды для умывания, другой держал наготове длинный рушник. Умывшись прохладной водой и утираясь рушником, Владимир окинул долгим взглядом огромный воинский стан, раскинувшийся от подножия холма до дальнего леса. Тысячи шатров пестрели на равнине, где-то вытянувшись ровными рядами, а где-то сбившись в кучу. Между шатрами стояли повозки с высокими бортами; повсюду мелькали простоволосые головы ратников, их светлые рубахи, серые и красные плащи. В утренней тишине далеко разносился смутный шум от множества голосов; были слышны властные окрики сотников; где-то кололи дрова для костров…

Владимир поднял глаза — вдалеке на горе виднелись стены и башни большой бревенчатой крепости, явственно выделяясь на фоне голубых небес. То была Коломна. Сюда, на Девичье поле, что на берегу речки Коломенки, вот уже две недели прибывают ратные отряды со всех концов Руси. Московский князь опять бросил клич своим ближним и дальним союзникам: «Исполчаться на татар!» На этот раз опасность, нависшая над Русью, грознее и страшнее Бегичева нашествия. Сам Мамай идет на Русь со своей несметной ордой!

С самого начала весны до Дмитрия Ивановича стали доходить слухи о том, что в донских и приволжских степях пришли в движение мелкие кочевые орды и курени, стекаясь к излучине Дона, где находилась ставка Мамая. Купцы, следовавшие на Русь от Дербентских ворот степным шляхом, своими глазами узрели Мамаеву орду, которая начала движение вдоль Дона на север, едва в степи поднялась трава. Ныне, по сообщениям дальних русских дозоров, Мамаева орда стоит на реке Воронеж, притоке Дона. Мамай замедлил свое движение к русским землям, ожидая, когда Ягайло выступит на Русь с запада. Литовский князь заключил союз с Мамаем, рассчитывая с его помощью сокрушить Москву.

Перед тем как сесть завтракать, Владимир повелел своему гридничему Яну Волосожару оповестить всех воевод, чтоб они пришли на совет к нему в шатер в два часа пополудни. Дмитрий Иванович отсутствовал в стане под Коломной. Он отправился на встречу с Сергием Радонежским в его лесную обитель, желая принять от него благословение на беспощадную сечу с Мамаем. На время своего отсутствия Дмитрий Иванович доверил главенство над войском Владимиру.

Отроки выставили перед Владимиром на легкий походный стол разложенные на глиняных тарелках ломти хлебного каравая, тонко порезанную ветчину и соленое свиное сало, румяные яблоки. В серебряный чеканный кубок был налит душистый мятный квас.

Жуя хлеб с салом, Владимир задумался. Ему вспомнилась Альдона, вернее, его расставание с ней.

«Дмитрий поступает неразумно, отправляясь на битву с Мамаем вместе с тобой, милый, — сказала Альдона Владимиру, повиснув у него на шее. — Кто-то из вас должен остаться в Москве. Ведь если вы оба погибнете в сече с татарами, то Московское княжество неминуемо постигнет крах! Сыновья Дмитрия еще слишком малы, а наши — и вовсе крохи. Соседние князья разорвут Московское княжество на части! Скажи об этом Дмитрию, милый».

Владимир не решился заговорить об этом с Дмитрием. Он знал, что Дмитрий рвется в сражение с Мамаем и ни за что не останется в стороне от этого события. Не хотел отставать от Дмитрия и Владимир, горя желанием исполнить завет Симеона Гордого. Владимира одолевало сильное желание сразить Мамая своей рукой, ведь заколол же он Бегича в битве на Воже!

Слезы Альдоны не могли остановить Владимира от того шага, к которому он давно и сильно стремился. «Даже если мне суждено погибнуть в сече с Мамаем, — думал Владимир, — мои сыновья смогут гордиться мной. Смертно тело, но слава бессмертна!»

Воеводы стали собираться возле красного шатра Владимира раньше назначенного часа. Сидя вокруг костра, они завели разговоры.

— Где же Дмитрий? Почто он не появляется? — вопрошал коломенский воевода Марей.

Ему ответил злой на язык тверской воевода Стрижак:

— Дмитрий небось уже пятки смазал до самого Новгорода, а мы тут сидим и ждем его появления.

— Не мели чушь! — сердито бросил Стрижаку Микула Вельяминов, приведший под Коломну владимирский полк. — Дмитрий не из таких, кто от врагов прячется. К старцу Сергию поехал Дмитрий, дабы взять у него благословение на великий подвиг.

— Великую рать собрал Дмитрий Иванович! — восхищенно заметил боярин Волуй Окатьевич. — Такого несметного воинства не собирал еще никто из русских князей! А ведь еще московские и переяславские ратники должны подойти сюда, пронский и тарусский князья где-то подзадержались…

— У Мамая все едино войск гораздо больше, — мрачно обронил Стрижак. — Не зря же Олег Рязанский на сторону Мамая переметнулся.

Облачаясь с помощью отроков в княжескую багряницу, Владимир слышал, о чем говорят воеводы, усевшись вокруг костра. Упоминание тверским воеводой рязанского князя невольно навело Владимира на невеселые мысли.

Месяц тому назад Владимир встречался с Олегом в городке Лобынске, что возвышается над Окой, гранича с землями Рязанского княжества. На той встрече Олег поблагодарил Владимира за оказанную им помощь при восстановлении Рязани, сожженной Арапшей. Тогда же Олег признался Владимиру, что он собирается заключить союз с Мамаем. «Дмитрий для меня недруг, Мамай — тоже, — сказал Олег. — Москва и Орда готовы сцепиться друг с другом в смертельной схватке. Рязани в стороне никак не отсидеться, ибо она стоит как раз между двумя этими силами. Мне о своем княжестве радеть надо, поэтому я принимаю сторону Мамая, за которым ныне вся Степь!»

Владимир попытался было убедить Олега присоединиться к Дмитрию и союзным с ним князьям, но тот не стал его слушать. Олег не верил в то, что Дмитрий победит Мамая. Владимир не мог осуждать Олега ни в лицо, ни за глаза. Рязань испытала больше бедствий со стороны Орды по сравнению с любым другим русским княжеством. Всякий свой набег на Русь татары обычно начинали с многострадальной Рязанской земли. Олег вынужден лавировать между Москвой и Ордой. И если натиску Москвы рязанский князь еще как-то может воспротивиться, то против Мамая он совершенно бессилен.