class="p">Риторика здесь поразительно соответствует утверждению Ливингстона Смита о том, что дегуманизированные люди представлены как волки в овечьей шкуре - или, скорее, в человеческой. А упоминание "страшных, отвратительных чудовищ" - не меньшее зерно для мельницы Ливингстона Смита. По крайней мере, это так, если мы считаем, что этот пропагандистский материал помог солдатам Девятнадцатой армии увидеть немецких людей такими, какими они их изображали.

Но массовые изнасилования советскими солдатами немецких женщин ставят под сомнение эту гипотезу. Как и тот факт, что они не просто выполняли приказы. Напротив, широко распространены были опасения, доходившие до самого Сталина, что жестокое поведение солдат (включавшее мародерство и масштабные разрушения в Берлине) подорвет их военные усилия, не говоря уже об уничтожении ценных ресурсов, таких как заводы. Таким образом, советские солдаты действительно проявляли непослушание. Несмотря на это, массовые изнасилования немецких женщин продолжались в течение нескольких лет. За этот период было изнасиловано не менее двух миллионов женщин, причем многие, если не большинство, были изнасилованы несколько раз. Очень распространены были групповые изнасилования. Зафиксированы случаи изнасилования девочек в возрасте двенадцати лет и женщин в возрасте восьмидесяти лет. Никто не был исключен - ни монахини, ни беременные женщины в больнице, ни даже роженицы. И многие из этих женщин были изнасилованы самыми жестокими способами, какие только можно себе представить. Когда некоторые солдаты были слишком пьяны, чтобы действовать по плану, они насиловали женщин с помощью бутылок, иногда разбитых. Нет нужды говорить, что это приводило к ужасающим травмам. В результате многие женщины погибли, а многие покончили жизнь самоубийством ( Beevor 2003 , 24-38).

Пытаясь разобраться в этих ужасах, я задаюсь следующими вопросами: если дегуманизирующая пропаганда очень глубоко проникла в моральные взгляды солдат, то как можно объяснить их последующее поведение по отношению к этим женщинам (этим "волчицам")? Но если при сильном нажиме она не проникала глубоко, то проникает ли она обычно? А бывает ли такое вообще?

Это оставляет нас с важной, хотя и противоречивой возможностью: люди могут прекрасно знать, что те, с кем они обращаются жестоко, унизительно и бесчеловечно, - их собратья, скрытые под более или менее тонкой оболочкой ложного сознания. И все же при определенных социальных условиях - поверхность которых я лишь едва затронул в этой главе - они могут массово убивать, пытать и насиловать их, невзирая ни на что.40

ЖЕНЩИНЫ, СЛИШКОМ ЧЕЛОВЕЧНЫЕ

Что же заставляет многих людей - в том числе, похоже, и многих пропагандистов - верить в правоту гуманизма? В заключительном разделе этой главы позвольте мне отметить две несколько менее очевидные, чем упомянутые выше, возможности, которые, похоже, способны породить дегуманизирующие способы восприятия и обращения с женщинами, среди прочих. Но ни одна из них не угрожает подорвать мое подозрение в том, что неспособность признать других людей людьми встречается редко, особенно когда речь идет о женщинах, подверженных динамике, рассмотренной в главе 4 . Напротив, каждый из них снова предполагает ее человечность.

Первый пункт касается того, к какому восприятию может привести аномальное поведение других людей, поскольку оно рассматривается как аномальное просто: оно предполагает отказ от привычных человеческих, слишком человеческих, социальных ролей, отношений или обязательств. Второй вариант предполагает "дать женщине попробовать ее собственное лекарство", то есть отомстить ей со стороны тех, кто считает, что с ней или ей подобными обращаются как с personae non gratae или даже как с недочеловеками - часто ложно и несправедливо. Его раны могут быть вызваны незаконным чувством права быть объектом ее взгляда, центром ее внимания или бенефициаром ее нежных прикосновений. Он чувствует себя менее человечным или, может быть, даже лучше, менее очеловеченным, чем, по его мнению, заслуживает и ожидал, чтобы его чувствовали. И поэтому он (более чем) возвращает (не)услугу, как расплату.

Я рассмотрю эти пункты по порядку.

Что касается первого: признание себя человеком предполагает возможность быть включенным в социальные сценарии в определенных ролях и отношениях, в силу (помимо прочего) принадлежности к той или иной группе или идентичности.41 Мы уже видели, как это может привести к жестоким формам (неправильного) обращения. Но неспособность играть отведенную ей роль по сценарию или попытка изменить свою роль на противоположную может вызвать удивленную реакцию - ощущение, что человек "захвачен врасплох". В этом случае человек может восприниматься как "не свой", "не в своей тарелке", "своеобразный" и "жуткий". Его даже могут воспринимать как жуткого или роботизированного: как будто он самозванец в роли, просто "выполняет движения". Однако это не значит, что они воспринимаются как неполноценные люди. Это значит, что на них смотрят с подозрением и даже отвращением или ужасом, которые могут возникнуть, когда чье-то поведение кажется социально аномальным. Она не играет свою роль в сценарии. И поэтому у нас возникают серьезные сомнения в ее характере или личности - или даже сомнения в том, что они у нее есть.

Рассмотрим, например, "маленькую женщину-робота", с которой Мюрсо сталкивается в двух разных контекстах в романе Альбера Камю "Незнакомец" (1946). Незнакомка" (1946). В первый раз он видит ее, когда она заказывает еду в ресторане. Она действует очень осознанно. Ее самостоятельность поражает его. И нам, читателям, тоже может показаться, что она совершает очень человеческий - и очень социальный - поступок. Она делает то же самое, что и Мюрсо, - ужинает в одиночестве. Вот как он описывает ее:

Официант принес закуски, которые она с жадностью поглотила. В ожидании следующего блюда она достала из сумки еще один карандаш, на этот раз синий, и радиожурнал на ближайшую неделю и начала ставить галочки почти напротив всех пунктов ежедневных программ. В журнале было с десяток страниц, и она продолжала внимательно изучать их на протяжении всего обеда. Когда я закончил, она все так же скрупулезно отмечала пункты. Затем она поднялась, накинула пиджак все тем же резким, роботоподобным жестом и бодро вышла из ресторана. Не найдя ничего лучшего, я последовал за ней на небольшом расстоянии. Держась на обочине тротуара, она шла прямо, не сворачивая и не оглядываясь, и было удивительно, как быстро она преодолевает расстояние, учитывая ее небольшой рост. Вскоре я потерял ее из виду и повернул обратно к дому. На мгновение "маленький робот" (как я о ней думал) произвел на меня большое впечатление, но вскоре я забыл о ней. (1946, 30)

Женщина не только взаимодействует с официантом в рамках межличностного обмена, но и проявляет множество других способностей ума и автономного агентства: она имеет предпочтения, делает заказ, читает журнал, планирует (это расписание радио),