Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– М-м… пожалуй, на минуточку. С удовольствием посижу с вами.
Он опустился на соседнюю скамейку, отчего старое дерево протестующе заскрипело под его весом. Воцарилась неловкая тишина. Внезапно король вскочил на ноги.
– Вы должны извинить меня. Солнце садится, а мне еще нужно взять образцы цветов с деревьев, пока окончательно не стемнело.
– Да, в самом деле, – согласилась я. – А я, пожалуй, еще немного посижу здесь.
– Разумеется. Сидите, сколько вашей душе угодно. Если это доставляет вам удовольствие.
И с этими словами он, насвистывая, заковылял в направлении вишневого сада.
16 мая 1788 года.
Идет война, война за душу Людовика. По крайней мере, я думаю, что именно так отнесся бы к происходящему Жан-Жак и написал бы об этом.
Это война между освященным в веках правлением и новыми веяниями, пришедшими к нам из Англии. Людовик пришлет только первый путь, тот путь, которым шел его дед, Людовик ХV, моя мать и большинство королей в Европе. Слово короля – закон, он олицетворяет собой высшую власть. Да здравствует король!
Но новый королевский советник Малезерб пытается убедить Людовика следовать английскому пути. Малезерб призывает короля написать конституцию и предложить ее народу. «Разделите с ним власть, – говорит он. – Только так можно спасти и сохранить монархию».
Война продолжается.
11 июня 1788 года.
Жара стоит невыносимая. Мы сидим у открытых окон, но воздух абсолютно неподвижен, в нем не ощущается ни малейшего дуновения ветра. Фрейлины постоянно обмахивают меня веерами, и я пытаюсь отдохнуть. Сильнее всего страдают дети.
12 июня 1788 года.
Сегодня утром откуда ни возьмись налетел сильный ветер, с корнем вырывая кусты и деревья в саду. Я отправила Эрика в Маленький Трианон, чтобы он помог деревенским жителям спасти животных. Ветер выл с такой силой, что напоминал шум водопада или рев горной реки, бегущей по камням в теснинах скал. Страшный звук.
Мы быстро затворили все окна и постарались увести обитателей дворца в погреба, где хранится вино и съестные припасы на льду. Отовсюду до нас доносился звон разбивающихся стекол. Людовика нет, он на охоте. Я надеюсь, что с ним все будет в порядке.
14 июня 1788 года.
Все только и говорят о том, что это Господь послал нам ураган, чтобы напомнить, что отнюдь не человек является владыкой природы. Кое-кто уверяет, что таким образом Господь наказывает непокорных парижан за неподчинение своему королю. Со всех концов Франции, начиная с Гента на севере и заканчивая Туром на юге, гонцы привозят сообщения о бедствиях и огромном уроне, нанесенном ураганом. Сильный ветер уничтожил посевы пшеницы и фруктовые деревья, а страшный град погубил тысячи птиц и животных. Грядет голод.
Сколько же еще нам предстоит вынести в этот ужасный год?
29 июня 1788 года.
Ураган давно прошел, а вред, причиненный им, остался. На бирже произошел настоящий обвал цен, и Генеральный инспектор-контролер на собственные деньги организовал фонд помощи пострадавшим. Актеры театра «Комеди Франсэз» дали благотворительное представление, вырученные средства от которого пойдут тем, кто лишился крова над головой и домашнего хозяйства.
Меня официально уведомили о том, что задолженность казначейства составляет двести сорок миллионов франков. Я не могу представить себе эту сумму.
8 августа 1788 года.
Парижане в ярости, и никто в столице не чувствует себя в безопасности. Лулу ездила в город по срочному делу и вернулась смертельно бледная и напуганная. Ее экипаж забросали яйцами и отбросами. Мне она сказала, что уже отчаялась выбраться из столицы живой.
А произошло то, что было сделано официальное объявление о долгах правительства. Казна пуста, вследствие чего платежи наличными прекращаются. Вместо денег в оборот запущены листы бумаги, на которых указаны суммы, которые, быть может, будут выплачены в неопределенном будущем. Но никто не верит, что правительство сдержит свои обещания. Парижане чувствуют себя обманутыми. У них появился еще один лишний повод возненавидеть нас.
1 августа 1788 года.
Меня гложет чувство вины: я так счастлива с Акселем, в то время как остальная Франция страдает. Я познала всю радость, которую могла предложить мне судьба. Какая же я счастливая! Я говорю так, несмотря на то что в моей жизни было достаточно горестей и печалей, и, скорее всего, еще немало предстоит в будущем.
Ничего, переживу. Я самая счастливая женщина на земле.
1 сентября 1788 года.
Перед лицом беспрецедентного давления и критики, перед угрозой продолжающихся бунтов Людовик уступил настоятельным советам Малезерба и присных. Он объявил, что в следующем мае будет созван Генеральный Совет. Архиепископ Ломени де Бриенн подал в отставку, и нам впоследствии рассказывали, что, услышав эту новость, тысячи парижан собрались в Пале-Рояль и радостными криками приветствовали это событие. Некер восстановлен в должности министра финансов. Говорят, что сразу же после своего назначения он занялся поиском новых займов и восстановлением кредитоспособности французского правительства.
15 апреля 1789 года.
События следуют одно за другим слишком быстро. Часто я ощущаю себя растерянной и сбитой с толку их неожиданными поворотами. Мне пришлось воздержаться от ведения записей в своем дневнике, потому что дважды я обнаруживала, что его читают слуги. Мой старый тайник в желтой китайской вазе, в которой я хранила отрывочные записи на клочках бумаги, более не годится. Но теперь я нашла новое укромное местечко. О моем дневнике знает Аксель и еще Шамбертен. На тот случай, если со мной что-нибудь случится, дневник должен пережить свою хозяйку. Он достанется Луи-Иосифу и его наследникам. Я хочу, чтобы они знали правду, а не ту бесконечную ложь, которую распространяют обо мне враги.
Со всех концов Франции съезжаются делегаты, чтобы принять участие в работе Генерального Совета, о котором было столько разговоров и споров прошлой осенью и зимой. Они прибывают сюда, в Версаль, подальше от беспорядков и демонстраций в Париже. Местные жители в восторге, потому что делегатам нужно где-то жить, и теперь комнаты в городе сдаются по очень высоким ценам.
Мы пригласили из Англии очередного специалиста, чтобы он осмотрел Луи-Иосифа, который вот уже три месяца не встает с постели. Помимо всех напастей, у него сильно болит горло. Софи дает ему чай с экстрактом эвкалипта и парит ноги. Луи-Иосиф не снимает шерстяной шарф, которым у него обмотана шея, хотя погода стоит уже очень теплая. Он жалуется на неприятный привкус во рту, а также на постоянную тупую боль в спине и боку.
Я сижу у его кровати, но у меня накопилась хроническая усталость, так что часто я просто засыпаю у его изголовья. Очнувшись, я замечаю, что держу его за руку, маленькую и бледную. В свете свечей она кажется совсем прозрачной, и я вижу голубую паутинку вен и прожилок. Пальцы у него длинные и узкие, как у скрипача. Во сне он часто кашляет, вздрагивая всем телом, пальцы его подергиваются у меня в ладонях, и я крепче сжимаю их, стараясь успокоить и вдохнуть в него силы, которые еще остались у меня.