— Конечно. И здесь ещё один для Лилит, — Тристан приветственно помахал её молчаливой сестре, которая так и осталась стоять у куста с розами, не последовав за ними к одному из столиков, стоявших в патио.

— Я принесу чай, — сказала она Марии. В её голосе армянский акцент слышался гораздо отчётливее, чем у его няни.

— Хочет дать нам возможность поговорить наедине, — женщина погладила его по руке, когда они устроились в пластиковых креслах. — Она знает, что ты приезжаешь, когда ты чем-то встревожен.

— Я ничем не встревожен, — не согласился мужчина. — И навещаю вас довольно часто.

— Так и есть. Ты у нас хороший мальчик, — она доброжелательно улыбнулась. — Но Лилит права, в этот раз тебя, определённо, что-то беспокоит. Это из-за компании твоей матери?

— Ты знаешь об этом?

— Конечно, — она взмахнула рукой, обозначив этим жестом, что слухи витают в воздухе. — Это повсюду. Но вопрос в том, как ты с этим справляешься?

— Я не справляюсь, — Тристан вздохнул и затем, словно во времена, когда он был десятилетним ребёнком с проблемами в школе, стал изливать ей душу, пока они пили чай с кексами.

— У меня нет для тебя подходящего совета, — в конце концов, ответила она, как всегда, немного поколебавшись. — В этой ситуации только твоё сердце сможет подсказать тебе, как правильно поступить. Но знаю одно, я ждала этого момента долгие годы.

— Когда моя мать решит баллотироваться в губернаторы?

— Не глупи, — её смех всегда напоминал перелив колокольчиков. — Я ждала, что ты встретишь какого-то, кто будет не безразличен тебе и кому будешь не безразличен ты сам. Я молилась за тебя, знаешь?

— Правда? — Тристан моргнул.

— О, джан, я беспокоилась за тебя. Ты был всегда таким одиноким, таким серьёзным. И вот теперь ты, наконец-то, встретил того, кто заставил тебя улыбаться. Это чудесно.

— Вот только мы расстались.

— У всех бывают ссоры, — Мария снова взмахнула рукой. — Но главный вопрос в том, собираешь ли ты сражаться за эти отношения? В этом и есть вся суть, не так ли? Дело не в том, с чём ты борешься, а в том, за что ты борешься.

* * *

Часом позже, когда Тристан вошёл в дом в центре Пасадены, в котором находилась квартира его родителей, он всё ещё думал над тем, что сказала ему Мария. Ожидая лифта, мужчина достал телефон, чтобы проверить сообщения. Его ожидало голосовое послание со знакомого номера. Он уже почти решил не слушать его, потому что последнее, что ему нужно, чтобы окончательно запутаться в своих чувствах, так это услышать голос Рави, но пальцы, миновав доводы логики, будто сами по себе нажали "прослушать".

— Привет, это я... знаю ты на пути к своей матери... — Рави говорил слишком быстро, в голосе отчётливо слышалась не характерная для него, нервозность. — Но я хотел пожелать тебе удачи. Послушай, в последнее время я много думал, и... был тебе не очень хорошим другом. Но хочу им стать. Хочу быть парнем, который поддержит тебя в любом не простом решении, даже не будучи с ним согласным... — он замолчал и громко сглотнул. — По правде говоря, я просто хочу быть тем, кому ты позвонишь, если сегодня вечером всё полетит к чертям или, даже если всё пройдет отлично. Так позволь мне быть таким парнем для тебя. Позвони мне позже, хорошо?

О, Боже. Это сообщение было необходимо Тристану больше, чем воздух, но одновременно с этим он предпочёл бы его не получать. Что он, чёрт побери, должен сделать? Позвонить? Не звонить? Позвонить завтра? Но ведь у Рави тоже сегодня мероприятие, и он был таким милым...

Чтобы не дать себе возможности передумать, Тристан набрал короткое сообщение.

— Удачного тебе вечера. Ты заслужил эту награду. Я позвоню.

Вот теперь ему точно не увильнуть от звонка. Его желудок подбрасывало так, словно он только что прокатился на карусели.

Дзынь.

И сейчас ему было необходимо подняться на лифте к родителям и вести себя так, будто вся его жизнь не зависела от этого звонка. Так, словно сообщение не будет весь проклятый вечер разрывать его на части и он не станет мысленно воспроизводить его у себя в голове, стремясь избавиться от оправдывающегося тона, заменив его на гораздо более свойственный Рави, развязный.

* * *

Трис обменялся с родителями дежурными приветствиями и ничего не значащими репликами, но, не проведя в квартире и десяти минут, услышал, как его мать вскрикнула так, будто кто-то предложил ей отведать консервированной ветчины.

— Что это такое? — она указала на его тело. Кубики льда в её стакане стукнулись друг об друга в опасной близости от края, но она не была бы Ирэн Лили-Джонс, если бы пролила хоть каплю.

— О чём ты?

— О том, что на твоей руке, — мать сделала глубокий глоток. Его мать никогда не любила выпивать на публике, поэтому они вместе с отцом всегда баловали себя одним или парочкой коктейлей, прежде чем появиться на мероприятии. — Что ты с собой сделал?

— Ах, ты об этом, — если честно, мужчина попросту забыл, что на нём надета рубашка с короткими рукавами, привыкнув к тому, что татуировка всегда на виду. И ему, по правде говоря, это нравилось. Но он определённо не хотел, чтобы его мама когда-либо её увидела. — Извини. Сделал её в Сиэтле. Я планировал надеть другую рубашку...

— А что насчёт твоих планов не уродовать себя? — его мать опустилась на белый льняной диван, обмахивая себя рекламным проспектом оперного сезона. Когда-то давным-давно она бы позвонила ему за неделю до его открытия, чтобы узнать на какой спектакль он бы предпочёл сходить вместе с ними, но последние несколько лет это перестало быть предметом обсуждения.

— Я не знаю. Просто подумал, что будет довольно забавно...

— Ты привёз с собой смокинг, так ведь, сынок? — как всегда отец появился, чтобы сгладить острые углы. — И запомни, что на последующие мероприятия компании следует надевать рубашки с длинным рукавом.

— Последующие мероприятия? — почему-то Тристан никогда