– Не трекайся, – посоветовал один из развалившихся рядом, уловив мое движение головой назад. – Здоровее будешь.

Нужно срочно выяснить отношение к себе. Как будет вести себя эта четверка, так же меня встретят и в пункте назначения. «Шестерки» придерживаются точных поведенческих интересов своих хозяев. Они никогда не возьмут на себя ответственность круче, чем боссы. Но всегда поступят точно так же. Сейчас и выясним.

– «Трекаться», молодой человек, это невпопад оборачиваться в момент карманной кражи. Хреновато вы блатным сленгом владеете.

Ответом мне была мощная зуботычина. Сжимая зубы от боли, я почувствовал, как снова «поплыла» не так давно зашитая губа…

Кровь живой струйкой побежала по подбородку и стала капать на воротник дубленки. Мех впитывал ее, как губка. Вот и выяснил. Если мне по морде бьют «шестерки», то что меня ожидает впереди?

Развернувшись, сидящий впереди еще раз врезал мне по лицу. Как и в случае с боксером, я резко наклонил голову, и раздался хруст костяшек пальцев. Бандит заорал от боли. Или перелом, или вывих.

– Вот сука! Я пальцы себе сломал!..

Это была несправедливость, которую тут же принялись восстанавливать сидящие рядом. Под все удары голову не подставишь – ее разнесут, как арбуз. Последний раз меня так били на ринге, лет пятнадцать назад. Разница была лишь в том, что сейчас против меня работали четыре руки, да еще и с противоположных сторон…

Через тридцать секунд перед моими глазами поплыл сиреневый туман. Боль от ударов уже притупилась, лишь с каждым ударом туман становился все гуще.

Когда меня стали вынимать из машины, я понял, что сознание все же осталось при мне. Но вот куда меня вели и в какой части города я нахожусь – это уже оставалось за углом понимания. Я даже не могу сказать точно, на какой этаж меня подняли. Уверен лишь в одном. Обработка меня в машине – лишь аванс. Главное – впереди. Плохо то, что голова ничего не соображает. Она пустая и гудит, как печка. Может, этого и добивались сопровождающие? Если да, то это им удалось. Я совершенно не способен соображать. Остается надежда на мое быстрое восстановление. А пока меня роняют в глубокое кресло и еще раз стегают по лицу. Грамотно стегают, с разворотом. Квалифицированно.

Кажется, я отключаюсь…

Пытаясь изо всех оставшихся сил удержаться сознанием за действительность, я понимаю, что это невозможно. Удар в подбородок повел меня куда-то в сторону. Я сидел в кресле, а казалось, что падаю в угол…

Сколько времени я был в нокауте, не знаю. Когда я разлепил веки, за окном по-прежнему светило солнце и щебетали воробьи. Наверное, недолго, если это уже не завтрашний день…

С трудом оторвав разбитый подбородок от груди, я уронил голову назад. Ужасно хотелось пить. Туман рассеялся, осталась лишь тупая боль на лице. Глаз стал заплывать. По тому, каким деформациям подверглось лицо, я подсчитал время, на которое потерял сознание. Минут пять, не больше. В комнате находилось три человека. Еще двое ворковали на кухне. Четверка плюс пятый…

Он сидел напротив, курил и с интересом наблюдал за моим возрождением. Лет сорок, лицо в морщинах, дорогой костюм и золотой перстень, скрывающий перстень наколотый. Стесняется своего прошлого, зараза.

Мысли в моей голове появлялись не в виде плавных рассуждений, а как телеграммы – «Это Гурон. Я помню его. Прошло десять лет, он постарел, но черты те же. Ему нужен Рольф. Мне отсюда не выбраться. Очень хочется пить…»

– Антон Павлович, рад, что ты ожил! – Сидящий напротив улыбнулся, блеснув верхней челюстью. Она вся состояла из золотых зубов.

– С судьей нужно разговаривать на «вы», Гуров…

Мои губы едва шевелились. Облизнув их, я почувствовал, как мне в рот вывалился один из зубов. Вот суки, а?! Подобрав его языком, я плюнул в центр комнаты. Вместе с зубом вылетела густая струйка крови и ниткой повисла на подбородке. Твою мать, в какой вид меня привели.

Улыбка сползла с лица терновского положенца. А кому понравится, когда в тебя зубами плюются? Он замял окурок в хрустальной пепельнице и вздохнул.

– Струге, ты хоть понимаешь, где находишься? Предполагаешь, что на улице Столетова? Тогда ты дурак. Неужели ты на самом деле думал, что я поведусь на эти радиоигры? Кто сейчас там, Струге? РУБОП с Земцовым? Несчастные хозяева! Вот удивятся, когда их раком в собственной хате начнут ставить!

Я с огорчением понял, что в спешке задуманная комбинация удалась лишь наполовину. Найдя Гурона, я сделал это при нежелательных обстоятельствах. Теперь о моем местонахождении можно лишь предполагать. Я даже сам не знаю, где нахожусь! Ни Челпанова, ни Ступицына в квартире не было. Во всяком случае, я их не видел. Диспозиция прекрасна. Я нахожусь в квартире по неустановленному адресу среди пяти живодеров. До конца отпуска остается пять дней. Почему-то я уверен в том, что больше никогда не надену мантию…

И не только не надену мантию. Я больше никогда не увижу Сашу. С такой бестолковой головой, которая у меня сейчас, после нескольких десятков ударов я даже время потянуть не смогу. Остается тупить. До упора, пока Пащенко с Земцовым не перевернут город и не выйдут на этот адрес. Только вряд ли они успеют это сделать. Тернов – городок небольшой, но не настолько, чтобы, не имея никакой информации, найти в нем человека. Сколько я и РУБОП искали Гурона? Результат налицо – он передо мной, в хорошем настроении, уверенный в том, что его не задержат и в последующем.

Тупить, Струге, тупить. Авось шанс и появится…

– Антон Павлович, когда вы позвонили Виолетте Штефаниц и сказали, что у меня не та собака, что она ищет, что вы имели в виду?

– Что Рольф – не Маркус. Только я ей об этом уже давно говорил. – Если бы не ситуация, то мое бормотание могло бы показаться смешным. Я не узнавал свой голос. Язык и губы распухли и едва шевелились.

Гурон опять вздохнул.

– Давайте сразу расставим все точки над «и». Я очень не хочу причинять вам страдания, тем более не хочу лишать вас жизни. Но, сами понимаете… Речь идет о больших делах. Что ваша жизнь по сравнению с ними? Копейка. Поэтому либо вы говорите мне правду, говоря ментовским языком – помогаете следствию, либо… Антон Павлович, я вам обещаю, что чистосердечное признание на суде вам зачтется.

Гурон опять продемонстрировал мне свою гордость – золотую челюсть.

Я уперся в него взглядом.

– Гуров, вы никогда не думали свой рот на сигнализацию поставить? Во сне обнесут ведь какие-нибудь лиходеи.

Предложение ему не понравилось. Это я понял по взгляду.

– Тебе голову так сильно растрясли, или ты быкуешь? – В нем светился неподдельный интерес.

– Я быкую, потому что мне голову растрясли.

– Надеешься улизнуть так же, как улизнул из гаража? Не пройдет номер. Это мой братец лоханутый способен тебя упустить. Он никогда не отличался большим умом. Итак, что у меня за собака, Струге?