– А у меня один, да зато верный, – вспыхнул Кондрат и обнажил саблю. – Видишь, какой гайдук!..

Вскоре, отведав ухи, Кондрат простился с Чухраем. Боевые друзья условились, что теперь их новая встреча состоится у стен Измаила.

Хурделице пришлось со своими гусарами из Килии сопровождать принца Виттенбергского в Яссы, где находилась тогда ставка Потемкина, командующего всей русской армией на юге. Хурделицу, скромного офицера из казаков, совсем ошеломила та суетливая раззолоченная мишура, которой окружил себя Потемкин. Маленький тихий молдавский город он превратил в какой-то огромный шумный постоялый двор. Все узенькие кривые улицы его были забиты каретами, возками, бричками, кибитками. Многочисленная свита князя, гости, их слуги заняли все дома. Днем и ночью здесь шел бешеный круговорот веселья – попойки, балы, пиры, беспечные празднества. Играла музыка, раздавались то песни, то визгливый смех, то пьяные крики. Шум, несмолкаемый гомон порой неожиданно заглушался артиллерийскими выстрелами. Это для усиления эффекта десятипушечная батарея светлейшего сопровождала канонадой оркестровую музыку.

Кондрат со своими гусарами остановился на окраине Ясс, в землянке казачьего полка, далеко от ставки командующего. Но и сюда долетали звуки непрекращающегося там веселья. Хурделице не часто приходилось бывать на главной квартире, но то, что он слышал и видел там, вызывало у него тяжелое чувство тревоги и обиды.

«Мы под пулями турецкими не всегда вдоволь хлеба имеем. По полгода, а то и более денег за службу не получаем, а здесь с жиру бесятся», – лезли в голову Кондрата бунтарские мысли.

Перед отъездом из Ясс ему удалось повидать и самого Потемкина. Хурделицу вызвали за пакетом к начальнику канцелярии генерал-майору Попову. Он вручил Кондрату пакет с приказом немедленно со всей сотней отправляться в Измаил.

– Сие донесение как можно скорее надлежит вам вручить его светлости кавалеру генерал-поручику Павлу Сергеевичу Потемкину. – Заметив недоумение на лице Кондрата, снисходительно усмехнувшись, пояснил: – Павел Сергеевич племянником приходится светлейшему.

Кондрат вышел из флигеля во двор, отвязал коня, вскочил на него и вдруг увидел стоящего на высоком крыльце капителя[54]рослого, могучего сложения человека в гетманском малинового бархата кунтуше, усыпанном бриллиантовыми звездами и орденами. Бледное лицо с хищным крючковатым носом, русые взлохмаченные волосы делали его похожим на степного орла-беркута. Он исподлобья смотрел куда-то вдаль, не обращая никакого внимания на суетящихся вокруг него офицеров. Потом повернул голову и перевел взгляд на Хурделицу. В этот миг Кондрат приметил, что один глаз этого степного орла блеснул стекляшкой.

«Ого! Да ты, брат, одноглазый! Значит, это и есть сам Потемкин, а по-нашему, по-запорожскому, Грицко Нечеса. И впрямь-то, по волосам ты и ныне нечеса», – подумал Кондрат.

– Он? – спросил Потемкин подбежавшего к нему Попова.

– Так точно, ваша светлость! Он. Уже наряжен с пакетом к Павлу Сергеевичу.

Светлейший сделал знак рукой, и Кондрат подъехал к самому крыльцу капителя.

– На словах от меня передай Пашке, – хмуро улыбнулся Потемкин Хурделице, – то есть племяннику моему, его светлости генерал-поручику и кавалеру Павлу Сергеевичу, чтоб от Измаила – ни шагу! Понял? Так… А то слух до меня дошел, что он уже отступил и с войском своим сюда прется, на зимние квартиры. Вот… Скажи, чтобы немедленно повернул на Измаил. Понял?

– Понял, ваша светлость…

– Коли так – с Богом!

Построив сотню гусар в походную колонну, Кондрат повел свое воинство к Измаилу.

На другой день утром недалеко от излучины Дуная встретил он группу конников, за которыми нестройной толпой шла пехота. Подъехав ближе, Кондрат увидел чернявого, грузно сидящего на гнедом жеребце генерала и приблизился к нему.

Хурделица спросил, где можно увидеть его светлость Павла Сергеевича Потемкина.

– Он перед тобой, – сказал генерал, и Хурделица вручил ему пакет, а также передал устное распоряжение светлейшего.

Выслушав посланца и прочитав донесение, генерал гневно сверкнул черными выпуклыми глазами и, побагровев, выругался.

– Плохую весть вы принесли мне, милостивый государь. Хорошо ему, светлейшему, в Яссах менуэты танцевать да приказы приказывать. Сам бы попробовал… – Но, почувствовав, что сказал лишнее, генерал осекся и тут же приказал повернуть войско вспять.

Обогнав идущую обратно в Измаил пехоту, Кондрат к ночи добрался до лагерного расположения русских полков.

На другой день в расположении Херсонского полка Кондрат разыскал любезного своего друга Зюзина. Василий сильно похудел за время их разлуки.

«Оголодал, видно, на интендантских харчах», – подумал Кондрат, разглядывая осунувшееся лицо товарища. Тот под его внимательным взглядом невесело поморщился.

– Зябнем здесь в палатках полотняных на ветру. Подчас и хлебушка не видим. Все без толку турецкие бастионы разглядываем… – Он печально улыбнулся, кутаясь в свой видавший виды плащ.

Голодные, одетые в рваные летние мундиры солдаты и офицеры произвели тоскливое впечатление на Хурделицу.

– Светлейший день и ночь в веселых пирах пребывает, а здесь черных сухарей да квасу не хватает, – сказал с горечью Кондрат. Хотел еще что-то добавить, но Зюзин прервал его:

– Ладно! Лучше о викториях поведаем друг другу, – и кивнул на стоящих рядом солдат.

– Что ж… Это можно, – согласился Хурделица. Он понял товарища. – Говорят, что у вас тут настоящего дела еще не было.

– Какое!.. Вот только со стороны Дуная, – Зюзин показал рукой в направлении реки, – казаки капитана Ахматова захватили угловой бастион Табия, да турки снова его отбили. Без ума сию эскаладу[55]де Рибас затеял. Лишь головы казачьи зря погубил…

– Много?

– Свыше трехсот человек полегло да потонуло. Правда, турецкую флотилию почти всю истребили. Но она малое значение имела. И крепость этим не возьмешь. Взгляни, какая она. Недаром французы называют ее неприступной.

– Неприступная, – невольно повторил Кондрат и глянул в степь, туда, где верстах в четырех виднелся серый земляной вал Измаила.

– То-то и оно… Затаилась там целая султанская армия в тридцать пять тысяч человек при трехстах орудиях. Знаешь, как турки Измаил назвали? Ордукалеси! Ведаешь, что сие гласит?

– Как не ведать, – усмехнулся Кондрат. – Это турецкое слово будет по-нашему «армейская крепость».

– Да, брат, пока это – неприступная армейская крепость, – вздохнул Зюзин. – Давай подъедем ближе, посмотрим.

И оба офицера, торопя лошадей, поспешили к каменным воротам Измаила.