- И неужели ты хочешь, чтобы про Питера все думали, будто он сам прыгнул? То, как они с Анжелой поступили, было, конечно, довольно подло, но и ты был не лучше, когда стал ухаживать за девушкой Кейта.

Все еще погруженный в себя, Бадди кивнул снова.

- Питер не заслуживал смерти, - продолжала Сьюзен. - И он не заслуживает того, чтобы о нем вспоминали как о слабаке.

Бадди повернулся к ней, в его глазах стояли слезы. И тут впервые Сьюзен поняла, что, несмотря на всю свою крутизну, Бадди все еще мальчишка, ненамного старше ее.

Некоторое время она сидела рядом с ним, потом поднялась на ноги. Ее окружала непроглядная ночь, звезды над уличными фонарями казались невероятно далекими. Она встала перед Бадди и посмотрела на него сверху вниз.

- Ты знаешь, что должен сделать, - сказала она, когда он поднял на нее глаза.

Бадди кивнул.

- Я боюсь, - сказал он.

Сьюзен подумала, как одиноко было ей в Джонстауне, как много значил для нее дед, как важно знать, что хоть один человек на свете беспокоится о тебе и понимает тебя. Сьюзен протянула Бадди руку.

- Я пойду с тобой, - сказала она.

Бадди долго не решался, но потом протянул ей свою.

Мэйзи Флуд - мой любимый персонаж, хотя главным действующим лицом она стала только в двух рассказах, помещенных в этом сборнике. Она фигурирует также в «Pochade box», в «The Ivory and the Horn» (1995), ей посвящен большой эпизод в «The Onion Girl» (2001), где, по сути дела, в той или иной мере присутствуют все нью-фордские персонажи.

В Мэйзи мне нравится ее жизнестойкость и обостренная порядочность. Она всегда поступает правильно, даже когда это причиняет боль.

Предсказать можно только то, что уже свершилось.

Эжен Ионеско

Томми достался мне так же, как и собаки. Я нашла его, когда он, потерянный и одинокий, брел по улице, и взяла к себе. Я всегда подбираю бездомных, может быть, потому, что когда-то, давным-давно, надеялась, что кто-нибудь подберет меня. Правда, довольно быстро я из этой надежды выросла.

Томми для меня тоже вроде домашнего животного, с той лишь разницей, что он умеет говорить. Конечно, не всегда легко понять, что он хочет сказать. Но если уж на то пошло, речи большинства людей, по-моему, не слишком доступны пониманию. Томми, по крайней мере, честен. Он такой, какой есть. Никаких уловок, никаких скрытых помыслов. Он просто Томми - здоровенный малый, который никогда вас не обидит, даже если вы будете бить его палкой. Любит улыбаться, любит смеяться - в общем, обычный славный парень. Просто у него в голове пары винтиков не хватает. Черт побери, иногда мне кажется, что у него вообще сплошные винтики вместо мозгов.

Знаю, что вы подумали. Парень вроде него должен содержаться в каком-нибудь специальном учреждении, и, наверно, вы правы, если не считать, что в клинике Зеба его сочли излечившимся, когда койка, которую он занимал, понадобилась для кого-то, чья семья смогла заплатить хорошие денежки, и никто особо не усердствовал, чтобы взять Томми обратно.

Мы живем в самом центре той части Ньюфорда, которую одни называют Катакомбами, а другие - Сквотландией* [От англ. squat - вселиться в пустующий дом без разрешения владельца]. Это мертвый район, где увидишь сплошные пустыри, заваленные всяким хламом, грудами булыжников, брошенными машинами, повсюду стоят опустевшие, разграбленные дома. Я читала в газетах, что наш район считается позором для города, рассадником заразы, преступности и расовой розни, хотя на самом деле здесь живут люди с любым цветом кожи, который только можно себе представить, и все мы прекрасно ладим, главным образом, потому, что не суем нос в дела друг друга. И мы не столько преступники, сколько неудачники.

Благополучные граждане Ньюфорда, сидя в своих вылизанных квартирках, в домах с водой и электричеством, где не надо тревожиться о том, когда удастся поесть в следующий раз, напридумывали для нас множество прозвищ, чтобы заклеймить место, где мы живем, но мы-то, здешние, называем его просто своим домом. Мне он напоминает один из тех городишек, которые были когда-то на Диком Западе, служа пристанищем для тех, кто преступил закон, - несколько полуразвалившихся домов на бросовых землях, где только и жить разным отщепенцам.

Правда, такие парни, как Ламур и Шорт, которые писали о подобных городишках, могли их просто выдумать. Я убеждена, многие обожают изображать всяких проходимцев в романтическом свете, валят в одну кучу негодяев и героев, хорошее и плохое.

Эта черта и мне самой прекрасно знакома, но свою единственную пару розовых очков я потеряла давным-давно. Иногда я притворяюсь, будто живу здесь оттого, что мне так нравится, оттого, что только здесь я могу чувствовать себя свободной, и оттого, что здесь обо мне судят по тому, какова я и на что способна, а не по тому, какая у меня крутая семья и насколько выразительнее выглядит бедность по сравнению с нами.

Я ведь не говорю, что эта часть города красива. Я не говорю даже, что мне нравится здесь жить. Все мы тут просто тянем время, изо всех сил стараясь выжить. Когда я слышу, что кто-то умер от передозировки, еще кого-то зарезали, а кто-то шагнул с крыши дома или сунул голову в петлю, я всегда думаю - вот еще один из нас в конце концов выбрался отсюда. Здесь у нас зона боевых действий, и, как во Вьетнаме, тебя либо вывезут в цинковом гробу, либо ты унесешь ноги без посторонней помощи, но Катакомбы оставят на тебе свое клеймо на всю жизнь - от их леденящей тени, поселившейся у тебя в душе, будешь просыпаться в холодном поту среди ночи, а на новом рабочем месте, в новом доме, в любом обществе, где бы ты ни оказался, будешь захлебываться от тоски и чувствовать себя свихнувшимся. И все это по одной причине: Катакомбы взывают к тебе, внушают, что ты не заслужил того, что теперь имеешь, напоминают обо всех тех, кого ты оставил, кому не обломилась такая удача, как тебе.

Я не знаю, почему мы все терпим это. Но давайте будем честными. Я не знаю, почему я терплю такую жизнь. Наверно, потому, что я ничего лучше не видела. А может, я просто чертовски упряма, чтобы сдаться.

Вы знаете Анжелу? Ну, эту благодетельницу с Грассо-стрит, она активист какой-то благотворительной программы, цель которой - убрать с улицы таких, как я. Анжела однажды сказала мне, что я - нигилистка. Когда она растолковала, что это значит, я только и могла, что рассмеяться.

- Вы ведь знаете, откуда я? - сказала я. - Чего же вы от меня ждете?

- Я могу помочь тебе. Я покачала головой:

- Вы просто хотите заполучить часть меня, вот и все. Но у меня уже ничего не осталось, мне отдавать нечего.

Однако это только часть правды. Понимаете, у меня, как у всякого добропорядочного гражданина, есть обязанности. У меня собаки. И у меня Томми. Я шутила, сказав, что он - мое любимое домашнее животное. Так называют его байкеры, занявшие пустующий дом на той же улице, где живем и мы. А для меня Томми, собаки и я сама - одна семья. Ну, во всяком случае, у кого-либо из нас вряд ли будет что-то, более похожее на семью. Как они проживут без меня, если я уйду отсюда? А кто согласится заботиться о собачьей своре и парне-инвалиде, ведь я могу уйти только вместе с ними?