известно совсем немного. Допустим, к событиям и героям исторических повествований Яна про Чингисхана и Батыя у нас мало претензий, ибо всё уже заволокло тьмой веков.

А вот, к примеру, «Три мушкетёра». Дюма увлечённо изучал историю, в его романе на самом деле удивительно много реальных действующих лиц и обстоятельств, даже похищение у Бэкингема алмазных подвесок Анны Австрийской, и три мушкетёра имеют прототипов, не говоря уже о королях, королевах, кардинале. Только похоже, что Дюма изготовил свой роман на манер салата, всё накрошил, перемешал, добавил выдумки, приправил озорством. Получился один из самых популярных в мире исторических романов. Теперь уже «Три мушкетёра» диктуют, заставляя нас запомнить имена Ришелье и Анны Австрийской да удивляться, обнаруживая, сколько там находится кусочков реальных событий. История Франции – это не наша национальная история, с которой мы знакомы получше, так что выходит, что мы её узнаем по Дюма.

Д’Артаньян был, как известно, лицом историческим. Только вот его настоящая биография может разочаровать читателя. Кстати, сведения о своём герое Дюма черпал не столько из исторически достоверных свидетельств, сколько из литературной подделки, фальшивых «Мемуаров мессира д’Артаньяна», сочинённых и изданных в 1700 году предприимчивым литератором Куртилем де Сандра (он же, между прочим, сочинил «Мемуары графа Рошфора»). Дюма их принял за чистую монету. Таким образом, литературный вымысел оказался основан на другом литературном вымысле. Может ли автор исторического романа, повести, новеллы обращаться с историей более бережно и не столь бесцеремонно, как Дюма, не теряя при этом в увлекательности?

Автору наверняка удобней, если реальны второстепенные, фоновые персонажи и общий ход событий большой истории, тогда как главные герои целиком вымышлены. Например, как в «Капитанской дочке», где Александр Пушкин поместил выдуманных (хотя и совершенно соответствующих духу своего времени) Гринёва и Марью Ивановну в исторический контекст. Впрочем, в данном случае между повестью и описываемыми событиями прошло немногим более полувека, для Пушкина это было относительно недавним прошлым, которое можно полнее узнать, ощутить, выразить. Почти такая же дистанция отделяла время создания Львом Толстым «Войны и мира» от эпохи наполеоновских войн. Ещё живы были свидетели событий, и они зачастую ворчали, уличая писателя в отступлении от истины, вольном толковании прошлого. Герои «Войны и мира» преимущественно вымышленные, кроме показанных в самых общих чертах, как бы издали, монархов и полководцев. Как известно, все персонажи имели прототипов среди знакомых Толстого, который описал своих современников, людей довольно обычных, не выдающихся, перенеся их в прошлое и назначив на роли выдуманных героев.

На правах консультанта, живо обсуждавшего с автором «Цербера» разных исторических лиц, их биографии, родственные связи, героические и авантюрные похождения, наблюдавшего, как кто-то из этих деятелей прошлого превращался вдруг в литературного героя, попутно волшебным образом оживая, начинал не только оставлять след в истории, но и прямо мокрые следы от растаявшего снега на ступенях лестницы, расскажу немного о том, кем персонажи этой истории были, так сказать, в первой жизни.

Большинство ключевых персонажей «Цербера» – реальные лица. Вполне исторична и завязка книги, начинающейся со следствия над декабристами и доноса на них, сделанного начальником южных военных поселений графом Виттом и служащим при нём чиновником Бошняком.

Бошняк весной 1825 года сумел добиться дружеского расположения подпоручика Владимира Лихарева, члена Южного общества. Это было тем проще, что Лихарев служил при Витте. Он рассказал Бошняку о существовании тайного общества и познакомил со своим родственником Василием Львовичем Давыдовым. Сам Лихарев, молодой восторженный вольнодумец, серьёзной роли в обществе не играл. Иное дело – Василий Львович. Тот был из ведущих южных декабристов и возглавлял Каменскую управу общества, и названную-то по его имению Каменка Киевской губернии. Управа состояла практически из круга родственников и друзей хозяина. Лихарев летом того же 1825 года женился на племяннице Давыдова Екатерине Бороздиной, в которую прежде того был неудачно влюблён другой молодой заговорщик, Михаил Бестужев-Рюмин.

Василий Давыдов по матери был младшим братом знаменитого героя наполеоновских войн генерала Николая Николаевича Раевского, жившего в своём имении по соседству. Дочери генерала были замужем за декабристами – генералами Михаилом Орловым и князем Сергеем Волконским. Михаил Фёдорович Орлов, племянник екатерининских фаворитов, в прошлом командир 16-й пехотной дивизии в Кишинёве, герой многих войн, подписавший в 1814 году капитуляцию Парижа, один из влиятельных членов Союза Благоденствия, к тому времени от командования дивизией был отстранён за излишний либерализм, а из тайного общества вышел. Однако за ним тянулась прочная репутация либерала и главы «либеральной партии»: непосвящённые ведь не знали, что Орлов порвал с тайным обществом. Партии «либералов», конечно, не существовало, если понимать под этим словом политическую организацию; речь шла о том, что Орлова почитали самым заметным из известных всему свету вольнодумцев на юге империи. Впрочем, не осведомлённые об этих нюансах авторы доносов на декабристов указывали Орлова в числе главнейших заговорщиков.

Князь Сергей Григорьевич Волконский женился на Марии Николаевне Раевской в январе 1825 года. Он был старше её на 17 лет, но женихом считался завидным. Происходивший из древнего аристократического рода, Волконский за Отечественную войну и заграничные походы проделал карьеру от кавалергардского ротмистра до генерал-майора, командовал партизанскими отрядами и был увешан боевыми орденами. Он командовал в Умани пехотной дивизией, был дружен с Пестелем, а принадлежностью к тайному обществу гордился до конца дней, даже после тридцати лет сибирской ссылки.

В Каменке бывало много гостей, особенно пышно праздновали именины родоначальницы, матери Раевского и Давыдовых, среди прочей родни бывал поэт-партизан Денис Давыдов, приходившийся им двоюродным братом. Под шумок вели свои разговоры съезжавшиеся туда же декабристы.

На одном из таких многолюдных праздников был и Пушкин, он ведь во время южной ссылки путешествовал по Крыму и Кавказу с семейством генерала Раевского. Одновременно там оказался декабрист Иван Якушкин, описавший в своих воспоминаниях, как Пушкин заподозрил, что находится среди участников тайного общества, и надеялся, что его туда примут, но декабристы, напротив, свели дело к шуткам. Знакомство с семьёй Раевских и Давыдовых оставило заметный стихотворный след: Пушкин описал в стихах путешествие к Чёрному морю и Кавказские вершины, Василию Давыдову посвятил стихи «Вулкан Неаполя пылал, дымились грозно Пиренеи» (и там, и там тогда были восстания), его брату, гурману и хлебосолу Александру Львовичу – стихотворение гедонистическое, жене последнего, француженке Аглае Антоновне, – несколько в высшей степени фривольных эпиграмм, а их дочке – прелестное «Играй Адель, не знай печали».

Слухи о том, что Каменка – сущее гнездо вольнодумства, циркулировали на юге весьма широко. Приплели и сыновей генерала Раевского, которые были вовсе ни при чём, однако репутация семейного гнезда довлела. Имена братьев Александра и Николая Раевских фигурировали в доносах, они оба были