«В обращении с нами,- рассказывает он, – оказывали они [нукухивцы] всегда добросердечие. При мне были столько честны, что отдавали нам каждый раз кокосовые орехи прежде получения за оные по условию кусков железа. К рубке дров и налитию бочек водой предлагали всегда свои услуги… Общее всем островитянам сего океана воровство примечали мы редко. Они казались всегда довольными и веселыми. Открытые черты лица их изображали добродушие… Англичанин и француз, обращавшиеся с ними многие годы, согласно утверждали, что нукухивцы имеют жестокие обычаи; что веселый нрав их и лицо, изъявляющее добродушие, не соответствуют нимало действительным их свойствам, что один страх наказания и надежда на получение выгод удерживают их страсти, которые, впрочем, свирепы и необузданны. Европейцы сии, как очевидные тому свидетели, рассказывали нам со всеми подробностями, с каким остервенением нападают они во время войны на свою добычу, с какой поспешностью отделяют от трупа голову, с какой жадностью высасывают кровь из черепа и совершают, наконец, мерзкий свой пир… Долго не хотел я тому верить, все желал еще сомневаться в истине сих рассказов. Но, во-первых, известия сии единообразно сообщены нам от двух, не согласных между собой и разных земель, иностранцев, которые долго между ними живут и всему были не только очевидцы, но даже участники…

Во-вторых, рассказы их согласовывались с теми признаками, которые сами мы во время краткого пребывания своего приметить могли, ибо нукухивцы ежедневно предлагали нам в мену человечьи головы, также оружия, украшенные человечьими волосами, и домашнюю посуду, убранную людскими костями; сверх сего движениями и знаками часто изъявляли нам, что человеческое мясо почитают они вкуснейшим яством».

Эти рассказы следует считать преувеличенными. Истина должна находиться где-то посередине между оптимистическими описаниями Кука и Форстера и утверждениями двух упомянутых европейцев, из которых, во всяком случае, один, бывший дезертиром, заслуживал мало доверия.

А сами мы до того, как достигли высокого уровня цивилизации, на котором теперь находимся, не прошли ли мы все ступени той же лестницы? В эпоху каменного века отличались ли наши нравы от нравов первобытных жителей Океании?

Не станем же упрекать этих представителей человечества за то, что они не могли достичь более высокой ступени развития. Они никогда не представляли собой единого народа. Рассеянные среди безбрежного океана, разделенные на мелкие племена, не зная ни земледелия,[96]ни полезных ископаемых, не имея связи с окружающим миром, ни в чем не нуждаясь – благодаря климату, в котором они жили, – они неизбежно должны были остановиться в своем развитии, совершенствуя только отдельные второстепенные области искусства и ремесел. И все же сколько раз их ткани, инструменты, лодки, сети приводили в восхищение путешественников!

18 мая 1804 года «Надежда» и «Нева» покинули Нукухиву и направились к Сандвичевым (Гавайским) островам, где Крузенштерн решил остановиться, чтобы запастись свежей провизией. Сделать это на Нукухиве он не мог, так как достал там только семь свиней.

Но его надежды были обмануты. Когда корабли легли в дрейф у юго-западного берега острова Гавайи, туземцы привезли очень мало продуктов. К тому же в обмен они не хотели ничего другого, кроме сукна, которым Крузенштерн не мог их снабдить. Он сразу же пустился в дальнейший путь к Камчатке и Японии,[97]оставив «Неву» у деревни Кеалакеакуа, где капитан Лисянский рассчитывал раздобыть продовольствие.

14 июля «Надежда» входила в порт Петропавловска, главного города Камчатки; команду ожидали там свежая провизия и заслуженный отдых. 30 августа «Надежда» снова вышла в море и направилась в Японский порт Нагасаки.

Встреченный густыми туманами и штормами, Крузенштерн вновь безуспешно пытался разыскать несколько островов, которые были обозначены на карте, найденной на борту захваченного Ансоном испанского галиона; существование этих островов картографами то признавалось, то отвергалось.

Затем «Надежда» миновала плохо изученный пролив Ван-Димена (Осуми) между островами Киу-Сиу (Кюсю) и Танегасима. Уточнив положение архипелага Лиу-Киу (Рюкю), который, по мнению англичан, находился к северу от пролива Ван-Димена, а по мнению французов – гораздо южнее, Крузенштерн заснял береговую линию провинции Сацума, вдоль которой он теперь шел.

«Сия часть берега, – рассказывает Крузенштерн, – весьма приятна. Мы, плыв от оного в недалеком расстоянии, могли видеть все совершенно ясно и любовались прекраснейшими видами. Частая и скорая перемена в положении корабля представляла взору нашему беспрерывные новые картины. Весь берег состоит из высоких холмов, имеющих вид то купола, то пирамиды, то обелиска, и охраняемых, так сказать, тремя облежащими высокими горами. Роскошная природа украсила великолепно сию страну, но трудолюбие японцев превзошло, кажется, и самую природу. Возделывание земли, виденное нами повсюду, чрезвычайно и бесподобно. Обработанные неутомимыми руками долины не могли бы одни возбудить удивление в людях, знающих европейское настоящее земледелие, но, увидев не только горы до их остроконечных вершин, но и вершины каменных холмов, составляющих край берега, покрытые прекраснейшими нивами и растениями, нельзя было не удивляться… Темно-серый мрачный цвет каменистого вещества, служащего оным основанием, в противоположность с плодоносными вершинами представлял такой вид, который был для нас совершенно новым. Другой предмет, обративший на себя наше внимание, была аллея, состоявшая из высоких дерев и простирающаяся вдоль берега через горы и долины, пока досягало зрение. В некотором между собою расстоянии видны были беседки, вероятно служащие местами для отдохновения пешеходцев. Нельзя, кажется, иметь более попечения об удобности прохожих. Аллеи должны быть в Японии необыкновенны. Мы видели одну подобную сей в близости Нагасаки, также и на острове Меак-Сима».