История оказалась витиеватой. Российский Калмык урожденный Лувсан Дамбижанцан прошел немалый путь, назвавшись правнуком Амурсаны и перерожденцем. Именно он взял в 1912 году, вместе с небольшим отрядом Монголов этот китайский городок Ховд. Джа-Лама получил тогда более тридцати пулевых пробоин на халате и ни одного ранения.

Мистика всегда окружала этого человека, мистика и легенды. Он был ни с белыми, ни с красными, оставаясь всегда преданным сыном буддизма, Монголии и Ойратской отчизны. Прозвище же «Белая Голова» получил он в 1923 году после того как волосы на его отрубленной советскими чекистами голове неожиданно окрасились в белый цвет.

— Он видел людей насквозь, — чуть покачивался на своей лавочке в полумраке юрты Хурлы, — Сегодня день его смерти, но мы знаем, что он жив и среди нас. Твой товарищ выбрал сегодня все предметы принадлежащие Джа-Ламе. Он его следующее воплощение и завтра будет обряд посвящения. Цагаан Толгой (Белая Голова) вернулся, как и обещал своим поданным в Маджин-Шане.

С ужасом я слушал старого товарища, понимая — тихая гавань может поглотить нас без остатка и навсегда. Видимо Рубан, выбирая предложенные ему предметы, воспользовался способностями «копаться» в чужих головах и подсмотрел верный ответ в мыслях присутствующих.

— Сколько здесь лам? — попытался я подтвердить свою догадку.

— Семеро, — качнулся в полумраке светильника Хурлы, — Двое из них хутухта. Перерожденцы. Как и твой друг…

— А если Сашка не согласится? — пошел я в наступление, — Ну, не станет он принимать обряд посвящения…

— По-моему он уже согласился, — кивнул «тугарин», — Хотя не знаю. Может оно и лучше, чтобы не состоялось. Джа-Лама не жалел ни своей жизни, ни чужой. Вдруг он задумает собрать своих подданных и домашних рабов, чтобы жить припеваючи? Или хуже того пойдет в этом воплощении на сговор с китайцами? Скажу тебе честно, — продолжил «тугарин», — В той ситуации с Китаем, что сложилась сегодня, я не рад видеть даже тебя…

Странное откровение монгола оказалось не таким уж нелогичным.

Ворочаясь сейчас в рассвете следующего дня, пробивающемся через щели полога, закрывающего юрту сверху, я перебирал соображения с какой-то уже монгольской неспешностью.

Рубан-перерожденец из рода Амурсаны… Такого я не мог представить даже в самом страшном сне.

Беспокойство Хурлы оказалось не беспочвенным. Моего давнего друга беспокоила на сегодня любая неожиданность, способная помешать защите его малой родины — города, когда-то отвоеванного у китайцев Джа-Ламой.

Оказалось, мой «тугарин» родом именно из этих мест и глава вчерашнего застолья — его родной брат. Род старого товарища оказался настолько древним, что терялся в глубине веков аж на тридцатом поколении…

«Ситуация пятьдесят на пятьдесят, — оценил я наш вчерашний разговор, — Сегодня Джинну и нашей команде будет предложено принести присягу на верность давшей приют общине или придется убираться восвояси. Через три дня истекает Китайский ультиматум о возврате исконных территорий…»

Но все предложения-присяги состоятся лишь после обряда посвящения Рубана, что должен начаться ровно в полдень.

Вдохнув еще раз запах верблюжьей шерсти и подкисшего молока, я решительно откинул покрывало, понимая — спокойного дня не будет и сегодня…

Карина спала. Рассматривая тоненькую фигурку, я в очередной раз удивился — где же здесь гнездится та боевая мощь, с которой эта «хрупкая» девчонка не задумываясь, крушит окружающий мир.

Мощь напополам с неземной нежностью… На моем теле еще оставались прикосновения ее ладоней.

Впервые за много дней, оказавшись, наконец, в тихом уголке на окраине Монголии, мы смогли вспомнить-выплеснуть ту страсть, что таилась в каждом из нас.

Ночное сумасшествие прошлось неудержимым цунами смывая заскорузлые воспоминания о нашем пленении, песне перед расстрелом, штурме сухогруза и кошмарах вонючего трюма.

Нам не мешало ни легкое ранение Карины в плечо, ни мое состояние «пятьдесят на пятьдесят» после разговоров с Хурлы. Забытое — «пользуйся сегодняшним днем» неудержимо всплыло на поверхность, улучив лишь малую минуту спокойствия.

Ополоснув лицо и приводя в порядок собственную голову, я решил действовать, используя лишь скрытые способности. Время мое текло по-прежнему чуть медленнее и сыворотка с «птичкой» работала, будто мне ее вкололи буквально вчера.

Сейчас мне нужен был Рубан.

Я устроился в позе Будды подальше от тонких солнечных лучей, пробивающихся в щели полога верхней части юрты. Свет уже не казался мне утренним и разум мой был чист-прозрачен, будто я проспал не менее десяти часов. Если это так, то я мог и опоздать к обряду, что состоится в полдень.

Вдох. Еще один. Медленный выдох и еще раз очень глубоко…

Навыки, полученные в трюме сухогруза, работали неукоснительно, и неожиданно, пробивая войлочные стены, мое трансформированное сознание вырвалось за стены юрты в очередной день Монголии.

Я не опоздал, хотя возжелай я утреннего секса, все могло бы уже закончиться.

Сначала мне показалось, что Рубан, восседающий в юрте, попросту спит в позе лотоса и окружении лам в красных туниках.

Осторожно тюкнулся к нему в голову и понял — мой товарищ находится в каком-то трансе или его попросту чем-то напичкали и теперь готовят к непонятному обряду.

Мысли окружающих были сейчас как на ладони. Лама, что встречал нас в самолете, уже понял: Саня никакое не воплощение Джа-Ламы и попросту готовился сделать из него знамя пусть и посмертное. Однако я к этому не был готов.

«Остановись! — послал я ему первую мысль, — Остановитесь все! — грохнул я ворох образов в пространство юрты, где готовился обряд, стараясь зацепить каждого присутствующего. — Саня, вставай!» — пытался достучаться я до товарища.

Смятение охватило всех кроме того самого Ламы, с которым по собственной дури мысленно поздоровался возле самолета Рубан. Он глянул на часы и, не подавая виду, оборвал ропот других Лам, ссылаясь на множественных духовных врагов якобы всегда мешающих процессу.

«Скажи им что ты не хочешь никаких обрядов, — „стукнулся“ я еще раз к Рубану, — Дурень! Не видать тебе ни одной тёлки после этого долбанного посвящения! — Странно, но эта мысль, что в полном отчаянии „орал“ я сейчас, пробилась, наконец, через Сашкино оцепенение, — Просыпайся! — „вопил“ я в его голове, — Уходи! Я буду с тобой и покажу, куда нужно идти. Спасайся мачо!»

Неожиданно на меня стала наваливаться неясная усталость. Это старый Лама что-то уловил и пытался сейчас нейтрализовать мою атаку, набрасывая видимо «Рубановские» сети и на меня.

«Десять, девять», — пошел отсчет в моей голове и я сообразил — по окончании, я попросту впаду в тот же транс что и Санька. Однако старый лукавец просчитался и, занявшись мной, он упустил контроль над Рубаном.