– Добрый день, – поздоровалась женщина. – Добро пожаловать в музей. Вы бывали у нас раньше?

– Нет! – воскликнула я.

– Мне знакомо ваше лицо, – продолжала она, присматриваясь ко мне.

– Скажите, эти картины подлинники? – вмешался капитан, и я благодарно улыбнулась ему.

– Разумеется, – ответила женщина. – Меня зовут Марина, я работник музея. Эти картины подарил музею Вениамин Рунге, наш земляк. И мебель тоже…

– А вот эти, с пирогом и фазаном, это тоже подлинник?

– Подлинники… в известном смысле.

– Что значит «в известном смысле»? – сделал стойку капитан, пожирая ее глазами.

– Художника с таким именем не существует. Писал их, скорее всего, местный автор. А для экзотики подписался Ван Страатеном. Возможно, художник был крепостным.

– Они представляют ценность?

– Художник был талантливым копировщиком. Я думаю, он нигде не учился. Он просто копировал картины, добавляя что-то свое. Он был знаком с европейской школой семнадцатого-восемнадцатого веков, что доказывает манера письма и имя, которым он подписался. Наивно и трогательно, правда? Наверное, ему казалось, что так картины выглядят достовернее… – Она смотрела на капитана взглядом слабой женщины, нуждавшейся в защите.

– Возможно, он просто хотел заработать, – предположил капитан, расправляя плечи. – Ван Страатен звучит экзотичнее, чем, скажем, Василий Пупков.

– А «Девушка с розой»? – вмешалась я.

– «Девушка» – подлинник. Автор – известный американский художник-импрессионист. – Мне показалось, она смутилась.

– А если бы кто-нибудь решил украсть картины… Мог бы он подменить эти картины копиями? – спросила я. Вопрос, конечно, был дурацкий и в лоб.

– Ну что вы! – Марина всплеснула руками. – Нет, конечно! Это невозможно технически. Всюду сигнализация, мышь не проскочит. А потом, я бы сразу заметила подмену. Все холсты аутентичные… Можете сами убедиться… – Она торопливо подошла к картине Ван Страатена, с усилием сняла ее со стены. – Смотрите!

Капитан бросился ей на помощь, скользя по гладкому паркету. Вдвоем они повернули картину изображением вниз. Нашему взгляду открылся потемневший старый холст. Капитан потянул носом и выразительно посмотрел на меня… Я пожала плечами. Спелись, однако. Прямо игра в четыре руки. И странная поспешность музейной женщины… Готовность, с которой она бросилась снимать картину… Что-то тут нечисто.

Мы сидели на корточках, рассматривая изнанку картины. От холста пахло ветхостью и тлением. Но не краской. Я нагнулась ниже, не удержала равновесия, покачнулась и задела плечом капитана. Тот повалился на Марину. Она, вскрикнув и взмахнув руками, опрокинулась на пол.

– Извините, ради бога, – бормотал побагровевший капитан, помогая ей подняться. – Вы не ушиблись?

Я как дура сидела на полу, и никто не спешил мне на помощь.

– По-моему, я вас где-то видела, – вдруг произнесла Марина, пристально глядя на меня сверху.

– А «Девушка с розой», – начала я снова, ненавидя себя за склочность, – тоже оригинал?

– Никакого сомнения! – встрял капитан, бросаясь к картине. Он снял ее со стены, принес к нам и осторожно положил на пол изображением вниз.

Мы снова уселись на корточки.

– Вот! – Капитан ткнул пальцем в красную овальную печать на холсте. – По-английски, если не ошибаюсь. Неразборчиво, правда. Александра Дмитриевна, взгляните. Вы у нас большой специалист по всяким неясностям. И воображение у вас – дай бог всякому. Читайте!

«Вот гад!» – подумала я и прочитала вслух:

– Аукцион «Плаза», Нью-Йорк, тысяча девятьсот пятнадцатый.

– Такое не подделаешь, – вынес вердикт капитан.

Мы все еще сидели на полу, рассматривая печать. Не сразу я заметила художника Колю Башкирцева с большой спортивной сумкой через плечо. Он появился бесшумно, как привидение, ведя на поводке рыжую собаку, похожую на лисичку. Голубоватая бледность покрывала его выразительные черты, отчего лицо казалось прозрачным. Усы исчезли. Светлые локоны в живописном беспорядке рассыпались по плечам. Он был похож на святого Себастьяна, христианского мученика и любимого персонажа художников Возрождения. Только глаза осталось закатить…

– А что это вы тут делаете? – обратился он к нам. – Здравствуй, Саша.

– Смотрим картины, – ответила я. – Это капитан Алексеев из Заречного райотдела.

– Из райотдела? – вскрикнула сойкой Марина. – Почему… из райотдела?

– Да вот, зашли посмотреть коллекцию Рунге, – поспешил капитан. – Давно слышали, а увидеть не довелось. Александра Дмитриевна привела меня, можно сказать, под конвоем. Поверите, ни минуты нет свободной.

«Что он несет? – возмутилась я мысленно. – Слушать противно!»

– Капитан? – переспросил Башкирцев обреченно, опускаясь на корточки рядом с нами. – Уже?

Идиотский вопрос! Что значит «уже»? Они что, сговорились?

Лицо Кольки позеленело. Он вдруг повалился на пол и уткнулся лицом в колени Марины. Она, похоже, не удивилась. Похлопала ладошкой по затылку мужа и сказала:

– Ну будет, будет, Коля. Прекрати. Ты такой впечатлительный. Нашим посетителям захотелось увидеть оборотную сторону «Девушки с розой», только и всего. Там интересная печать нью-йоркского аукциона. Александре Дмитриевне удалось прочитать надпись на печати и даже разобрать дату. Пятнадцатый год, представляешь? Смотри!

На лице художника промелькнуло изумление. Он отлип от жены и вцепился в картину. Псина подвывала от страха. Коля водил пальцем по оборотной стороне холста, словно не верил собственным глазам. Пес завыл громче.

– Перестань выть! – закричал Башкирцев, не оборачиваясь.

Собака закрыла глаза, прижала уши и присела на задние лапы. Под ней появилась лужица.

– Марина… – пролепетал художник. – Я… честное слово! Просто охренеть! Откуда она взялась? Сюр! Магия! Когнитивный диссонанс! И кукла… с розой!

– Коля, встань и вытри за своей собакой, – строго сказала Марина. – Тебе не кажется, что ее надо сводить к психиатру? И повесь картину на место.

Дурацкая сцена. Что-то такое витало в музейном воздухе – недосказанность, тайна… Невнятные бессмысленные диалоги… Почему он решил, что это кукла? Собака тоже со странностями… воет, как по покойнику.

Башкирцев достал из своей спортивной сумки бумажное полотенце.

– Рыжий, – обратился он к собаке, – как ты себя ведешь? Тебя нельзя пускать в приличное общество…

Он присел на корточки и стал вытирать лужу. Псина лизнула его в лицо. Коля уже не выглядел таким бледным, как вначале, щеки его порозовели, плавность движений сменилась суетливостью. Он с силой тер полотенцем музейный пол, бормоча себе под нос нечто маловразумительное. Мне показалось, он слетел с нарезки.