Несколько взволнованный, он забежал в профком и договорился о двух безымянных путевках в Сваляву, через месяц. Он предполагал, что Ольга не откажется поехать вместе с ним, конечно, соблюдая строжайшую конспирацию. Горы, лыжи, вода и любимая женщина — для него это было пределом мечтаний. Горя желанием поделиться с ней этой новостью и надеясь уговорить ее на госпитализацию, он отправился после работы к Ольге домой. Предварительно звонить он не стал, зная, что в плохом настроении она может отказаться встретиться.

Войдя во двор дома, где она жила, Иван Степанович с удовлетворением отметил, что слабый свет пробивается сквозь занавески на окнах одной из комнат ее квартиры. Набравшись храбрости, с букетом гвоздик, замаскированных под бесформенный пакет из пяти газет, он позвонил в ее дверь. Раз, другой. Она не спешила открывать. Через двадцать минут топтания под дверью и безрезультатного насилования звонка, в течение которых старушка-соседка из квартиры напротив с заговорщическим видом успела прогулять болонку со слезящимися глазами по ее естественным надобностям, он понял, что ему не откроют.

Он вышел на улицу, с трудом доплелся до скамейки возле соседнего подъезда и буквально рухнул на нее. Его даже не испугало то, что скамейка холодная, а это было опасно для его предстательной железы. Ему не хватало воздуха, сердце выделывало цирковые антраша. Причина, по которой ему не открыли дверь, могла быть только одна — там был мужчина! Иван Степанович никогда не задумывался над тем, что Ольга может еще с кем-нибудь иметь интимную связь, кроме него самого. Теперь допустив это, он оказался в безоговорочном плену у ревности.

Это была не бешеная ревность, толкающая на преступления, наоборот, она делала из него мазохиста, заставляла искать подтверждение домыслам, все больше копаться в этом дерьме, растравляя до изнеможения душу.

Он сидел на скамейке, а его мысли, словно скакуны Газманова, неслись аллюром в бедной голове, на которую свалилось такое приключение на закате жизни. Кто этот негодяй, который прячется за ее дверьми, занимаясь адюльтером? Неужели из Его института?! Этого негодяя необходимо непременно дождаться, вывести на чистую воду. По жизни он не терпел соперников в карьере, а в любви — тем более. И тут он понял, что первый раз в жизни в мыслях пронеслось запретное слово — «любовь». Несмотря на все еще учащенное сердцебиение, ему тут же стало гораздо лучше, ибо он понял, какие чувства привязывают его к Ольге. Да, это не грязный адюльтер, а чистая, непорочная любовь! Он дождется соперника во что бы то ни стало, посмотрит на этого подлеца! И если он из Его института… Необходимо только позвонить домой жене и сообщить, что он задерживается. Но как покинуть пост? Ведь чтобы добраться до ближайшего таксофона, необходимо выйти из двора на улицу, а тем временем грязный подлец может попросту улизнуть, и его старания пропадут напрасно. Нет, он будет здесь сидеть до победного конца. До сих пор он никогда долго не задерживался на работе, лишь по крайне уважительной причине, и на этот раз жена поверит, что так было необходимо!

Прошло не менее двух часов ожидания, и он уже давно не морозил предстательную железу на ледяной скамейке, когда увидел, что дверь подъезда открылась. Из него вышла его Оленька в наброшенном на плечи кожаном пальто и с мусорным ведром в руке. Она быстро скрылась за углом дома — там стояли мусорные баки.

Впервые в жизни не раздумывая о возможных последствиях, Иван Степанович бросился в подъезд и, сдерживая дыхание, взбежал на третий этаж. Вот ее дверь. Проклятая одышка! Дыхание вырывается изо рта, словно пар из паровозного котла. Дверь лишь прикрыта, и, затаив дыхание, он проник в квартиру.

Где прячется его соперник? В какой из трех комнат они совершали прелюбодеяние? В квартире мертвая тишина. Похоже, что никого нет. Или он спит? Сквозь полуоткрытые двери он бросал в комнаты осторожные взгляды и ничего подозрительного не обнаруживал. Уже слышались Олины шаги на лестничной площадке. Сейчас она войдет в квартиру, обнаружит его и — какой пассаж! Необходимо спрятаться! Куда? Какого черта он проник сюда тайком?!

По предыдущим посещениям Иван Степанович помнил, что из трех комнат Оля пользовалась только двумя — третья была постоянно закрыта. «Она у меня вместо кладовки, забита ненужными вещами», — пояснила ему Оля. Длинный коридор, изогнутый в форме буквы «г», упирался в эту комнату. На его счастье, она оказалась открытой, и он проскользнул в нее, пока Оля запирала наружную дверь.

Тут только он стал осматриваться, изучать обстановку этой комнаты. Она не была завалена старыми ненужными вещами — наоборот, все указывало на то, что ею постоянно пользуются и она служит для совершения каких-то таинственных обрядов, в которых явно ощущалось и языческое и христианское. По периметру комнаты стояло множество зажженных свечей, обильно насыщая воздух запахом расплавленного стеарина. На полу был очерчен магический круг с пентаграммой, на потолке была прикреплена золотая звезда Соломона, на вершинах лучей которой выписаны, пожалуй, древнегреческие письмена. Трюмо с высокими прямоугольными зеркалами, наполовину прикрытыми черной материей, явно служило своеобразным алтарем. На нем находился жертвенник, рядом лежал большой нож с наборной цветной ручкой и стояла глиняная мисочка. Как в полусне, словно завороженный, Иван Степанович подошел ближе и обмакнул палец в темную жидкость на дне мисочки. Это явно была кровь, здесь, очевидно, недавно совершали жертвоприношение!

Оля не прятала в своей квартире мужчину, она занималась черной магией! Теперь это стало ему понятно, ведь в свое время он прочитал об этом массу популярной литературы. Он обернулся и вздрогнул — в дверях комнаты стояла Оля и изучающе смотрела на него. На ней была длинная белая полотняная рубашка с завязками на груди и рукавах.

У него пересохло в горле, он ничего не мог выговорить, впрочем, он и не знал, что сказать. Оля так же молча подошла к нему, взяла его за левую руку и заставила выпустить сверток с замаскированными цветами. Они упали, почти не произведя шума. Заметив, что он пытается что-то сказать, протягивая направления на анализы в поликлинику, Оля отрицательно качнула головой.

— Мельхидаэль, Барехас! — произнесла она, и его руку полоснула боль. Только сейчас он заметил в ее руке нож, которым она сделала надрез на его руке. — Заклинаю тебя именами Князей духов, ангелами-истребителями, низвергнутыми в тартарары с небес, покорись мне, отдай свою душу, плоть и кости, чтобы ни к кому не привязывался в этом мире или в ином, кроме меня. Клянись и целуй книгу Духов. — С его руки кровь стекала в глиняную чашу. Она нарисовала этой кровью крест на его губах. — Запечатываю твои уста, запрещаю говорить непотребное, могущее принести мне вред или производить действие, направленное против меня.

Достала, как показалось в полумраке, черную книгу и заставила ее поцеловать и трижды произнести «клянусь и повинуюсь!». Иван Степанович покорно все исполнял, чувствуя при этом, как холодный пот стекает по спине.

— Теперь ты никуда от меня не денешься! — удовлетворенно сказала Ольга. — А сейчас возьми меня, прямо здесь. — И одним движением сбросила рубашку, под которой ничего не оказалось, кроме ее тела, изнывающего от страсти.