решила покончить с жизнью самоубийством.

Пора делать ноги, пока и меня не прихватили за компанию.

К несчастью, в случае с Асмодеем меня ждет участь хуже банальной смерти…

***

-- Десять минут прошли, глава.

Буран поднимает взгляд на затянутое тучами небо.

Он не может позволить себе промедлений. Не сейчас, когда на кону стоит жизнь его дочери. И когда в этом виноват он сам.

Степенным шагом патриарх Зиминых выходит навстречу вражеской гвардии.

Один.

Из его рта вырывается клуб пара.

-- Рожденный в снегу не замерзнет.

За спиной раздается звенящий сталью голос Ледовикина:

-- Рожденный в снегу не замерзнет.

-- Рожденный в снегу не замерзнет! -- подхватывают гвардейцы Зиминых.

-- Рожденный в снегу не замерзнет!

-- Рожденный в снегу не замерзнет!

Вскоре над всем портом разлетается громогласный девиз рода Зиминых.

Ладонь патриарха ложится на рукоять Трескунца.

Показывается первый миллиметр артефактного клинка.

Поднимается ревущий, пробирающий до костей ветер.

На завернутые в зачарованный мех плечи Бурана падают первые снежинки.

Предвестники бури.

Гвардейцы Романовых спешно занимают оборонительные позиции. Из окон второго этажа склада высовываются снайперские винтовки.

Они берут на прицел патриарха, вокруг которого с каждым оголенным миллиметром Трескунца все сильнее ревет снежный вихрь.

При этом снег, как и ветер, почти не касаются его одежд.

Среди гвардейцев Романовых проносится завороженный шепоток:

-- Сердце Бури…

Бойцы вжимают головы в плечи и напряженно переглядываются.

Они под защитой дара их командира, чистильщика Первого ранга. Его барьер может выдержать даже прямое попадание артиллерийской установки "Коалиция", признанной самой мощной немагической САУ в мире. Но патриарх Зиминых собирается разбить его одним ударом.

Самое паршивое, что у него есть на это все шансы.

Гвардия Зиминых замирает в напряженном ожидании. Ледовикин стискивает зубы и рукояти своих артефактных топоров.

Как только барьер, укрывающий защитников склада, падет -- начнется бойня.

Трескунец уже почти покидает ножны, как вдруг из склада выбегает какой-то человек. Судя по внешности, один из невоенных специалистов.

Он подскакивает к Броневому. Пытаясь перекрыть рев метели, очкарик кричит.

До Бурана долетают лишь обрывки фраз:

-- Разлом… аномальные возмущения… связь потеряна…

Командир гвардии Романовых бросает на патрирха Зиминых долгий взгляд.

Мгновения колебаний, и Трескунец прячется обратно в ножны.

Броневой благодарно кивает и следом за специалистом скрывается в ангаре.

Метель вскоре стихает, и рядом оказывается встревоженный Ледовикин.

-- Глава, что…

Буран вскидывает руку, призывая к молчанию.

Время растягивается липкой резиной.

Наконец из ангара выходит Броневой. В глубине склада поднимается суматоха и беготня.

Командир гвардии Романовых отдает подчиненным несколько приказов, после чего выходит за баррикаду из бронированных внедорожников. По ним уже рассаживаются остальные бойцы.

Броневой получает сообщение на гарнитуру. Вместе с этим с задней стороны склада раздается рев двигателя. Какой-то грузовик уносится в сторону причала.

Буран стискивает ножны.

-- Что у вас…

-- Не забудьте мои слова, Буран Казимирович, -- перебивает барон.

Не размениваясь на объяснения, начальник гвардии Романовых дает отмашку и сам садится в ближайший внедорожник.

Как только спадает магический барьер, кавалькада автомобилей срывается в разные стороны. Одна часть мчится к выездам из порта, другая -- к причалу.

-- Черт, у них катеры! -- кричит Ледовикин, убегая к своим гвардейцам. -- Живо по машинам! Мы должны перехватить их! Глава!

Игнорируя зов, патриарх Зиминых бросается к складу.

Выругавшись, Вячеслав собирает небольшую группу прикрытия и отправляется следом за главой родой.

Внутри ангара, в ящиках и на паллетах, обнаруживаются неземные реликвии. Трофеи из разлома. Что заставило Романовых бросить их? Причем вместе со своей аппаратурой?

Ответ находится вместе с патриархом.

Буран стоит, оцепенев, и пустыми глазами смотрит в разлом.

Ледовикин отправляет бойцов на проверку склада, хотя понимает, что они вряд ли найдут искомое. Сам же он встает рядом с патриархом и кладет руку на его плечо.

-- Ее там нет, слышишь? -- голос предательски дрожит. -- Романов сейчас наверняка пытается сбежать на катерах. Вместе с Ольгой, зачем бы она там ему не понадобилась. Слышишь? Ее там…

Ледовикин осекается, потому что сам перестает верить в свои слова.

Если бы Романов-младший пытался сбежать на катерах, Броневой с его даром должен был сопровождать его. Но вместо этого начальник гвардии уехал один.

Теперь понятно, почему гвардия Романовых внезапно сорвалась с места. Побросала трофеи и аппаратуру. Даже приемную часть МСП.

Внутри разлома что-то случилось. Что-то прервало работу МСП, что повлекло закономерный исход.

Дерьмовый исход.

Ледовикин бросает взгляд на разлом перед собой.

Вместо привычного голубого он источает грязно-багровое свечение. Никаких пульсаций маны, никаких искажений пространства.

Разлом заперт. И скоро исчезнет.

Вместе со всеми, кто мог быть внутри.

Глава 18. Дура и демон

Отлипнув от Ольги, Романов спрашивает:

-- Где Герман?

Я оглядываюсь. Вероятно, речь о личном слуге княжича, который провел меня с гвардейцами до ритуального зала.

-- Я отправила его проверить, как обстоят дела снаружи, -- прохладно отвечает юная Зимина. -- Мне не нужна нянька.

-- Конечно, -- терпеливо соглашается Романов. -- Раз ты готова, мы можем…

-- Позвольте один вопрос, -- влезаю я, пристально глядя на свою невесту. -- Смею предположить, что твой возлюбленный, конечно же, совершенно случайно забыл упомянуть пару вещей касательно становления сосудом. Ты не просто станешь проводником чужой силы. Мощь старшего духа, вроде Асмодея, напрочь выжжет твои душу и сознание. Ты станешь просто куклой в руках демона. Смекаешь?

Романов бледнеет на глазах. Одарив меня испепеляющим взглядом, он поворачивается к Ольге и открывает рот, чтобы наверняка как-нибудь отбрехаться.

Но моя невеста без раздумий выдает:

-- Я доверяю Николаю. Мне ведь ничего не угрожает, правда?

Под пристальным взглядом девушки, княжич на мгновение теряется, но потом согласно кивает. Я сомнительно прищуриваюсь.

Даже если бы мои слова были ложью. Даже если бы любовь ослепила ее и лишила всякого здравомыслия, которым женщины и без того обделены.

Ольга должна была удивиться. Но она повела себя так, будто уже слышала или предполагала нечто подобное. При этом продолжает вести себя так, будто все в порядке.

Не знаю, что на уме у юной Зимины, и выяснять не хочу.

Я пораженно развожу руками:

-- Стало быть, совет вам да любовь, пусть вам и осталось жить не очень долго и не то, чтобы счастливо…

Так, не туда несет.

-- …В общем, я вижу,