Генриха все еще одолевали сомнения.

— Гарантирую, что никаких резей в животе не будет, — улыбнулся я.

* * *

На следующее утро русские предприняли на нас атаку с фланга. Удар был отражен с тяжелыми потерями для противника. Мы немедленно контратаковали и обратили врага в бегство. Отступая, русские снова побросали на оставленных позициях значительное количество оружия, техники и провианта. Мы с трудом форсировали реку, разлившуюся обширным паводком, и по дороге на Торжок заняли одну за одной пять деревень, по которым предварительно хорошенько поработали «штуки» (пикирующие бомбардировщики Junkers Ju-87 «Stuka»). К полудню 24 октября мы были уже всего в двадцати двух километрах от Торжка, расположившись на позициях в районе деревни Можки. По имевшимся у нас сведениям, деревня была сильно защищена противником, воздвигшим на этом рубеже мощную систему оборонительных укреплений.

Прямо на поле около нас приземлился легкий связной самолет Физелер «Шторх» («Аист»), и из него вышел генерал Люфтваффе фон Рихтгофен. Он прибыл специально для того, чтобы обсудить создавшееся положение и способы взаимодействия при личной встрече с генералом Аулебом, оберстом Беккером и другими высшими офицерами нашей дивизии. Наш полк должен был атаковать Можки следующим утром; фон Рихтгофен обещал нам непосредственную поддержку «штуками» с воздуха.

Погода ухудшилась: снова полил дождь, прерываемый время от времени небольшими снежными зарядами. Мы все промокли до нитки, а машины с боеприпасами и провиантом — как всегда в такую погоду — застряли где-то позади и еще не нагнали нас. Не было, конечно, и никаких намеков на обещанное еще две недели назад зимнее обмундирование. На дополнительные запросы Беккера были получены обнадеживающие заверения, общий смысл которых состоял в том, что скоро мы все получим, проблема лишь в незначительной задержке поставок из-за неблагоприятных погодных условий. В дополнение к моим личным переживаниям я еще и приболел — вероятно, просто простудился от переохлаждения.

В 1.45 пополудни 25 октября мы с Генрихом находились в небольшой ложбине всего в трехстах метрах от русских позиций. Воздух над нашей головой время от времени вспарывали вражеские пулеметные очереди, не причинявшие нам, однако, никакого вреда. Вот на горизонте показалась стремительно приближавшаяся к нам группа из четырнадцати «штук». Дойдя в красивом четком строю до вражеских позиций, они — прямо над нашими головами — стали одна за другой проваливаться в свое боевое пикирование. Пикируя практически отвесно, они издавали душераздирающий вой. Мне казалось тогда, что все они избрали своей целью почему-то именно нас с Генрихом… Полностью доверяя мастерству наших летчиков, я все же прижался как можно плотнее к земле. В самый последний момент они, как мне показалось тогда, каким-то чудом немного изменили угол своего смертоносного пикирования, и бомбы упали точно на позиции русских. Вспышки взрывов, грязь, клочья дерна, пулеметы, люди — все это разом взметнулось в воздух. Земля под нами ходила ходуном. Завороженные этим фантасмагорическим зрелищем, мы даже поднялись на ноги. Из русских зениток огонь вели теперь всего одно-два орудия, да и то какими-то единичными выстрелами. Мы ринулись в атаку, и в это же время «штуки» совершили еще один заход — на этот раз на предельно малой высоте, щедро поливая противника огнем своих пушек и пулеметов. Прорвав штурмом вражескую оборону, мы расстреливали в упор всех, кто не сдавался сразу же. К пяти вечера деревня Можки была в наших руках. Через час всем раненым была оказана необходимая помощь, а все погибшие — похоронены. В 7.30 вечера мы получили из штаба дивизии приказ оставить Можки и немедленно вернуться на наши исходные позиции.

По всему батальону вихрем носились самые разнообразные слухи и догадки. Почему нам приказано отступить после того как мы отбили у противника столь обширную территорию? Неужели нам предстоит окопаться здесь с дальним прицелом на зиму? Не захлебнулась ли в непролазной грязи атака на Торжок нашей 3-й бронетанковой группы? Не является ли данный приказ временным ограничением нашего наступления перед окончательным и победоносным броском на восток, к Москве? Или, может быть, наш генерал Аулеб просто струсил? Все, что мы знали более или менее точно, — это то, что по-прежнему льет как из ведра, а наши машины, тяжелые орудия, танки и снабжение — все безнадежно застряло где-то позади.

Оказалось, что главной причиной были «Т-34». Кроме того, Аулеб решил, что мы прорвались слишком далеко вперед и оголили наши фланги, но главной причиной нашего первого отступления были все же «Т-34». Этот новый тип русских танков практически беспрепятственно прорвался через позиции соседней с нами дивизии, да и у нас, впрочем, тоже не было ничего более-менее серьезного, чтобы противостоять ему. Поговаривали, что «Т-34» обладает могучей сокрушительной силой и защищен непробиваемой броней, а еще раньше бытовало мнение, что он вообще непобедим. Легенды об устрашающих подвигах «Т-34» распространялись по всему фронту подобно дикому пожару по лесному сухостою. Наши 37-миллиметровые противотанковые пушки оказались против него беспомощными и получили обидное прозвище «противотанковые хлопушки». Одно из наших славных и бесстрашных противотанковых подразделений, оснащенных этими 37-миллиметровыми орудиями, попало из них по «Т-34» более сорока раз, но это чудовище при этом даже не вздрагивало, даже от прямых попаданий, а лишь хладнокровно наезжало на пушки и подминало их под себя, будто игрушечные. На том этапе войны успешно противостоять «Т-34» могли лишь «Panzer IV», имевшие 75-миллиметровые орудия (да и то когда действовали совместно с нашими штурмовыми батареями), да еще разве что, 88-миллиметровые зенитные орудия.

Офицеры нашего батальона прекрасно осознавали тот прискорбный факт, что против этого нового оружия противника мы пока беспомощны, но тем не менее немедленно распространили призыв изыскать какие-то новые средства, чтобы противостоять ему. Командиры взводов экспериментировали с различными комбинациями мин и ручных гранат в одно концентрированное целое повышенной, соответственно, взрывной силы. Например, мощная Т-мина (противотанковая мина) увязывалась воедино с одной или более ручными гранатами, а для надежности связки все это упаковывалось еще и в вещмешок таким образом, чтобы снаружи оставался лишь взрыватель ручной гранаты. Из добровольцев формировались особые противотанковые команды, задачей которых было прорываться к «Т-34» и забрасывать эти самодельные бомбы им под днище. Далее они взрывались сами под действием на них веса танка. Такой способ борьбы с танками был практически самоубийственным для его исполнителей, и, применяя его, погибло много наших людей. Некоторые взрывались вместе со своей смертоносной ношей и вражеским танком. Но, с другой стороны, таким образом было успешно уничтожено и немало «Т-34». А самое главное заключалось в том, что пехотинцы, увидев, что это чудовище вполне успешно можно уничтожать, вновь обретали уверенность в себе. Действительно эффективные 75-миллиметровые противотанковые артиллерийские орудия поступили на вооружение лишь спустя девять месяцев.

Можки были самой северо-восточной точкой, которой мы достигли, а северный фланг главной линии боев так и закрепился примерно в тридцати километрах от Торжка. Таким образом мы защищали северный фланг 2-й, 4-й и 9-й армий, брошенных в полном составе на Москву. Увы, этот главный удар захлебнулся и иссяк на первых же шагах. Тогда как далеко на юге Группа армий «Юг» успешно захватила Харьков и Сталино, Группа армий «Центр» снова увязла в грязи на самых подступах к Москве. И снова над окружавшей нас отчаянно однообразной и унылой сельской местностью потянулись бесконечные густые серые тучи. И снова лил бесконечный, не прекращавшийся ни на одну минуту дождь.