— С кем и из-за чего дрался господин де Шарни?

— С одним дворянином, который… Но, Боже мой! Сейчас это совершенно бесполезно… Оба противника в настоящее время находятся в добром согласии, коль скоро они только что разговаривали друг с другом в присутствии вашего величества.

— Это господин де Таверне! — воскликнула королева с молнией ярости в глазах.

— Это мой брат! — прошептала Андре, упрекнувшая себя в том, что она была столь эгоистична, что ничего не поняла.

Мария-Антуанетта всплеснула руками, что было у нее признаком самого пылкого гнева.

— Спасибо, господин де Крон, — , — обратилась она к представителю власти, — вы меня убедили. В голове у меня немного помутилось от всех этих сообщений и предположений. Да, полиция весьма искусна, но я прошу вас подумать об этом сходстве, о котором я вам говорила. Хорошо, сударь? Итак, прощайте?

Вошла г-жа де Мизери.

— Ваше величество назначили это время господам Бемеру и Босанжу? — обратилась она к королеве.

— Ах, верно, верно, милая Мизери! Пусть они войдут, А вы пока останьтесь, госпожа де ла Мотт, я хочу, чтобы король заключил с вами полный мир.

Бемер и Босанж в парадных костюмах явились на аудиенцию к государыне. Кланялись они до тех пор, пока не подошли к креслу Марии-Антуанетты.

— Ювелиры приходят сюда только затем, чтобы поговорить о драгоценностях, — неожиданно заговорила она. — Вы пришли не вовремя, господа.

Слово взял Бемер: оратором компании был он.

— Вы совершенно правы, ваше величество, но мы пришли сюда, чтобы исполнить свой долг, и это придало нам смелости. Речь снова пойдет о великолепном брильянтовом ожерелье, которое вы, ваше величество, не соблаговолили принять.

— Ах да, верно! — со смехом воскликнула королева.

— Вот какого рода долг, который мы пришли выполнить: ожерелье продано.

— Кому же? — спросила королева.

— Португальскому послу, — произнес Бемер, понижая голос словно для того, чтобы уберечь, по крайней мере, этот секрет от слуха графини де ла Мотт.

— Португальскому послу? — переспросила королева. — Но его здесь нет, Бемер!

— Посланник прибыл, сударыня.

— Кто же это?

— Господин де Соуза.

Королева помолчала. Она покачала головой, потом произнесла как женщина, покорившаяся своей участи:

— Что ж, тем лучше для ее величества королевы Португальской: брильянты великолепны! Не будем больше говорить об этом. Вы видели эти брильянты, графиня? — спросила королева, бросив взгляд в сторону Жанны.

— Нет, ваше величество.

— Чудесные брильянты!.. Досадно, что эти господа не принесли их с собой — Вот они, — поспешно проговорил Босанж и достал со дна своей шляпы, которую держал под мышкой, маленькую плоскую коробочку, заключавшую в себе украшение.

— Смотрите, смотрите, графиня: ведь вы женщина, и это вас развлечет,

— сказала королева. Жанна вскрикнула от восхищения.

— Миллион шестьсот тысяч ливров, который уместился бы в ладони, — заметила королева.

Но в этом пренебрежении Жанна углядела нечто другое, нежели пренебрежение, ибо она не теряла надежды переубедить королеву.

— Господин ювелир был прав, — после длительного осмотра произнесла она. — На свете есть только одна королева, достойная носить это ожерелье; это вы, ваше величество.

— Не будем больше говорить об этом, — сказала Мария-Антуанетта, бросая последний взгляд на футляр. Жанна вздохнула, чтобы помочь вздохнуть королеве.

— А-а, вы вздыхаете, графиня? Но если бы вы были на моем месте, вы поступили бы так же, как я.

— Не знаю, — пробормотала Жанна и, выхватив из футляра королевское ожерелье, так искусно, так ловко застегнула его на атласной шее Марии-Антуанетты, что в мгновение ока она была залита сверкающим блеском алмазов.

— Ваше величество, вы божественны в этом ожерелье! — воскликнула Жанна.

Мария-Антуанетта быстро подошла к зеркалу; она была ослеплена.

Королева забылась до такой степени, что залюбовалась собой. Потом ее охватил испуг, и она хотела сорвать ожерелье со своей шеи.

— Возьмите! Возьмите его! — крикнула королева. — В футляр брильянты! Скорей, скорей!

Бемер и Босанж потратили добрых четверть часа, убирая и запирая ожерелье; королева больше не шевельнулась.

Они удалились.

Жанна видела, что нога Марии-Антуанетты постукивала по бархатной подушке.

«Она страдает», — подумала графиня.

Королева неожиданно встала, прошлась по комнате и остановилась перед Жанной, взгляд которой ее завораживал.

— Графиня! — отрывисто произнесла она. — Король, как видно, не придет. Наша маленькая просьба откладывается до ближайшей аудиенции.

Графиня исчезла.

Жанна была женщиной и не будучи королевой.

Ее Версаль — это ее дом и ее лакеи; здесь она была такой же королевой, как Мария-Антуанетта, и возникавшие у нее желания, если только она умела их ограничить по мере необходимости, в пределах здравого смысла, исполнялись так же хорошо и так же быстро, как если бы она держала в руках скипетр.

С сияющим лицом и с улыбкой на губах Жанна возвратилась домой. Было еще рано Она написала несколько строчек.

Не прошло и пяти минут, как в дверь постучались.

— Войдите, — сказала графиня де ла Мотт. Появился лакей.

— Здесь его высокопреосвященство. Господин кардинал ждет, угодно ли будет вашему сиятельству впустить его?

Легкая улыбка скользнула по губам графини.

— Впустите, — через две секунды произнесла она с явным удовлетворением в голосе.

На пороге появился принц.

Быть может, когда Жанна возвращалась к себе и когда она испытывала такую огромную радость от того, что кардинал был здесь, у нее уже возник какой-то план?

Она прошла больше половины того пути, который вел ее к богатству.

Ожерелье было совсем не то, что какой-нибудь контракт или земельное владение: это было богатство зримое; оно было на глазах, всегда на глазах, и если королева хотела его, Жанна де Валуа вполне могла о нем мечтать; если королева нашла в себе силы отказаться от него, Жанна могла обуздать свое честолюбие.

Кардинал, который должен был претворить ее мечты в действительность, прервал их, отвечая своим неожиданным появлением на желание графини де ла Мотт видеть его.

У него тоже были свои мечты, у него тоже было честолюбие, которые он прятал под маской предупредительности, под видимостью любви — Ах, вот и вы, дорогая Жанна! — произнес он.