— Ну так может, прокатимся и мы тоже.

Улыбка на лице Виктории стала застывшей и страдальческой, и он понял, что именно этого она все время боялась: он жалеет ее и хочет как-то отвлечь от тяжелых воспоминаний. Он быстро добавил:

— Мне все равно надо бы съездить в Криган. Во-первых, в аптеку, у меня кончился крем для бритья. И потом я надеюсь купить «Файнэншл таймс». Я не просматривал биржевые курсы уже три дня. — Это была неправда, но хороший маневр, предлог не хуже любого другого.

— А как же Томас?

— Оставим его с Эллен. Ему хорошо с ней.

— Я еще не ходила с ним на пляж.

— Сводишь в другой раз. Если ты не скажешь, куда мы направляемся, он не захочет ехать.

Она подумала и, наконец, сказала:

— Ну, ладно. Схожу к Эллен, предупрежу, что мы уезжаем.

Все шло отлично.

— Ты найдешь их за домом, на лужайке, где сохнет белье. Я выведу машину и через минуту-другую буду ждать тебя здесь.

Когда он подъехал во взятом напрокат «форде», она уже сидела на ступеньках перед входной дверью, поджидая его. Он знал, что в Кригане будет ветрено и холодно, а на ней было пальто совсем не по погоде, но задерживаться не хотелось. И тут он вспомнил, что в машине на заднем сиденье лежит его свитер. Притормозив около нее, он потянулся через сиденье, открыл дверцу, и Виктория села рядом. Без дальнейших разговоров они пустились в путь.

Они ехали небыстро. Спешить было некуда. Чем дольше они будут ехать, тем больше времени, как он надеялся, будет у Виктории, чтобы успокоиться и прийти в себя.

— Как Томас? — как бы между прочим спросил он.

— Ты был прав. Они с Эллен хорошо ладят. Эллен сидит на солнышке и что-то вяжет, а Томас играет с поросенком и с прищепками для белья. — И с грустью добавила: — Такая безмятежная картина.

— Томас не твой сын?

Виктория сидела возле Джона очень тихо. Она смотрела перед собой, следя за извивами узкой дороги. Руки ее, крепко сжатые, лежали у нее на коленях.

— Нет.

— Не знаю почему, но я все время считал, что он твой сын. Я полагаю, что Родди тоже так думал. Во всяком случае, он ни разу не дал мне повода в этом усомниться. А знаешь, он похож на тебя. И это удивительно. Конечно, в отличие от тебя он очень толстый, но в остальном, правда, здорово на тебя похож.

— Он не мой сын, он сын Оливера. Мать Томаса звали Жаннетт Арчер. Оливер женился на ней, но брак их распался, и она вскоре погибла в авиакатастрофе.

— А какое отношение к этому имеешь ты?

— Я уже много лет имею к этому отношение… — Голос ее задрожал. — Извини меня, пожалуйста, я, кажется, сейчас снова заплачу.

— Это не страшно.

— Тебя это не раздражает? — в ее голосе слышалось удивление.

— С какой стати это должно меня раздражать?

Он наклонился вперед, открыл бардачок и вытащил оттуда большую коробку бумажных салфеток «Клинекс».

— Видишь, я во всеоружии.

— Американцы всегда пользуются бумажными платками.

Она вынула один и высморкалась.

— Когда не можешь сдержать слез, это ужасно, правда? Стоит только начать, и никак не остановишься. Вообще-то я плачу очень редко.

Но не успела она закончить это смелое заявление, как слезы снова полились. Джон спокойно ждал, словно не замечая и ничего не говоря. Немного погодя, когда рыдания затихли, перейдя во всхлипывания и шмыганье носом, и она решительно высморкалась, он заметил:

— Если человеку надо выплакаться, я не вижу причин, почему он должен себя сдерживать. Я всегда заливался слезами, когда был ребенком и меня увозили в школу в Фессенден. И отец никогда меня не останавливал и не говорил, что это не пристало мужчинам. А иногда мне даже казалось, что он сам готов был разрыдаться.

Виктория улыбнулась вымученной улыбкой, но ничего не сказала, и Джон решил больше об этом не говорить. Всю дорогу до Кригана они молчали. Маленький городок купался в холодных лучах послеполуденного солнца. На улицах было чисто и почти пусто, не видно было скромных групп туристов, которые заполнят их ближе к лету, когда начнется летний сезон.

Он остановил машину около аптеки.

— Тебе ничего не нужно купить?

— Нет, спасибо.

Он оставил Викторию в машине и вошел в аптеку, где купил крем для бритья и несколько лезвий. Затем направился в газетный киоск и спросил «Файнэншл таймс», но газеты там не оказалось. Он купил мятные конфеты и пошел к машине.

— Держи. — Джон бросил пакетик Виктории на колени. — Если ты их не любишь, мы отдадим Томасу.

— Может быть, их любит Эллен. Старикам всегда нравятся мятные конфеты.

— Это же ириски. Эллен не сможет их жевать. У нее вставные зубы. Ну, что будем делать дальше?

— Наверное, вернемся в Бенхойл.

— Это все, чего тебе хочется? А тебе не кажется, что мы могли бы здесь прогуляться? Например, сходить к морю, на пляж?

— И ты знаешь, как туда пройти?

— Конечно. Я часто приезжал сюда в детстве.

— А у тебя нет дел, которыми надо заняться?

— Ни единого.

Пляж в Кригане отделяло от города поле для гольфа, и подъехать к песчаной полосе на машине было невозможно. Поэтому Джон припарковал свой «форд» у клуба. Когда он выключил мотор, они услышали негромкое завывание ветра. Длинные полоски бледной травы, обрамлявшие ровные зеленые лужайки, при каждом порыве ветра клонились к земле, а яркие непромокаемые куртки двух заядлых игроков раздувались на ветру, напоминая воздушные шарики. Джон застегнул молнию своей старой кожаной куртки и протянул руку за свитером, лежавшим на заднем сиденье.

Свитер был голубой и очень толстый, с высоким отворачивающимся воротником, плотно облегающим шею. Виктория натянула его через голову, и плотный, связанный резинкой воротник потянул за собой ее волосы. Она вытащила их и распустила по плечам. Манжеты целиком закрывали ей руки, а нижняя кромка свитера доходила почти до колен.

Они вышли из машины, и ветер набросился на открытые дверцы с такой силой, что пришлось приложить немало сил, чтобы закрыть их. К морю вела дорога прямо по зеленому полю для гольфа. Под ногами рос горный тимьян, и можно было запросто споткнуться о базальтовый выступ, заросший утесником. За полем для гольфа начинались дюны, поросшие жесткой травой, которые в этих краях называют «вересковыми пустошами», тут же был небольшой поселок из домов-фургонов и маленькие полуразвалившиеся домишки, летом раскрывавшие свои ставни; здесь можно было купить шоколад, газированные напитки и мороженое. Дюны заканчивались обрывом и песчаным склоном. Было время отлива. Далеко отступившее море обнажило полосу белого песка. Вдали разбивались о берег волны, увенчанные снежной пеной и тучей брызг. Вокруг не было ни души — ни единой собаки или резвящегося ребенка. И только чайки кружили над головой, крича о своем презрении ко всему миру.