— Еще как неравнодушен! Если мне удастся задержаться в Балтиморе, я напрошусь к тебе на свадьбу.

Потерянное выражение, промелькнувшее на ее лице, заставило его задуматься: кому же она вручает себя, такую драгоценную себя? Он теперь лучше разбирался в людях и чувствовал в ней стальной стержень под мягкой оболочкой, угадывал жесткие линии скул под нежными округлостями щек и подбородка. Она была натурой исключительной, и Лью надеялся, что муж ее окажется достойным человеком.

Она свернула с дороги и поскакала напрямик через луг, а он покатил дальше в направлении Балтимора. Так закрылась еще одна глава его жизни, оставив невоплощенными идеи и образы, с ней связанные, — например, что было бы, женись он на одной из сестер… Прошлое ускользало прочь под колесами его машины, унося остатки былых иллюзий.

— Возможно, я всегда был для этой семьи лишь навязчивым чужаком… — рассуждал он. — Однако странное дело: почему эта девчонка разъезжает верхом в домашних тапочках?

Он остановился у магазинчика на перекрестке, чтобы купить сигарет. Юный продавец отсчитывал сдачу с типично деревенской медлительностью.

— Большая свадьба грядет в доме Гюнтеров, — мимоходом заметил Лью.

— Да ну? Неужто мисс Бесс выходит замуж?

— На следующей неделе. Сейчас у них полон дом гостей.

— Угораздило их, однако! На чем же они будут спать, если Марк Бурн вывез из дома всю мебель?

— Что? Что такое?

— Месяц назад Марк Бурн забрал мебель и все прочее, пока мисс Бесс каталась на лошади, — они заложили все имущество незадолго до смерти старого Гюнтера. Местные поговаривают, у нее вообще ничего не осталось, кроме одежки, в которой она верхом ездила. Марк Бурн был чертовски зол. По его словам, они успели продать самое лучшее из мебели без его ведома… Значит, так, я должен вам десять центов…

— Но где же они с тетей живут?

— Никогда не слыхал о ее тете — я сам-то всего год как в эти места перебрался. Кормится она со своего огорода, а у нас покупает только сахар, соль и кофе.

Чего только не случалось в это депрессивное время, и все же Лью не мог не подивиться фантастической гордости, подвигнувшей девчонку на такую ложь.

Он развернул машину и поехал обратно к усадьбе Гюнтеров. Дом пребывал в жутком состоянии; сад превратился в настоящие джунгли; одна сторона веранды соскользнула с кирпичных опор и сползла на траву; стекло в окне библиотеки было разбито. Дырявую крышу когда-то давно начали покрывать дранкой, но так и забросили это дело, и некрашеная дранка уже успела прогнить.

В дом он вошел без стука. Из столовой донесся недовольный окрик, и он последовал туда, громко топая по голому полу; через комнаты, в которых не было абсолютно ничего, кроме пыли. Бесс Гюнтер, в дешевеньком домашнем платье, поднялась с упаковочного ящика, служившего ей сиденьем; в глазах ее был испуг. Оловянная ложка брякнулась на другой ящик, выполнявший функции стола.

— Зачем было меня обманывать? — с ходу спросил он. — И вот так ты живешь?

— А, это ты… — Она улыбнулась с заметным облегчением, после чего не без усилия перешла к обязанностям гостеприимной хозяйки.

— Присаживайтесь на этот ящик, мистер Лаури. Он из-под консервов и потому будет покрепче других. К вашим услугам все открытое пространство дома. Угоститесь сигарой и бокалом шампанского, тушеный кролик удался на славу. Да, и познакомьтесь с моим женихом.

— Хватит паясничать.

— Ладно, хватит так хватит, — согласилась она.

— Почему ты не переедешь жить к кому-нибудь из родственников?

— У меня не осталось родственников. Только Джин, а она уехала в Китай.

— И как ты живешь? Что думаешь делать дальше?

— Так вот и жила, дожидаясь тебя все это время.

— То есть как это?

— Ну, мне казалось, что когда-нибудь ты непременно объявишься, и тогда я пущу в ход все свои чары. Но когда мы внезапно встретились, я решила: нет уж, лучше совру. Мне не хватает обаяния, которого всегда было полно у моих сестер.

Лью поднял ее с ящика, взяв за запястье:

— Только не для меня.

За час, прошедший со времени их встречи на дороге, из нее, казалось, вытекла жизненная сила. Она глядела на Лью снизу вверх, едва держась на ногах.

— Значит, ты действительно неравнодушен к Гюнтерам, — прошептала она, — ко всем нам.

Лью попытался осмыслить происходящее, но сердце его колотилось так сильно, что он смог лишь опустить Бесс обратно на ящик и начал расхаживать вдоль голых стен комнаты.

— Мы поженимся, — объявил он. — Не знаю, люблю ли я тебя — я тебя даже не знаю толком, — но я знаю, что сама мысль о том, что ты находишься в беде или в нужде, доставляет мне физическую боль. — Внезапно он рухнул на колени перед ней, и лица их оказались на одном уровне, так что она уже не выглядела столь невыносимо маленькой и беззащитной. — Мисс Бесс Гюнтер, похоже на то, что это именно вас я в действительности любил все это время.

— Можешь не изощряться в речах, — рассмеялась она. — Я ведь не привыкла быть любимой. И я не знаю, как надо реагировать на ухаживания; никогда с этим не сталкивалась. — Она глядела на него, усталая и смущенная. — Такие вот дела. А ведь я еще много лет назад предсказала, что из меня выйдет недурная Золушка.

Он дотронулся до ее руки; она инстинктивно отстранилась, но потом сама вложила свою ладонь в его руку.

— Извини. Я не привыкла даже к тому, чтобы ко мне прикасались. Но тебя я не боюсь, если только будешь вести себя тихо и не делать слишком резких движений.

Эта сдержанность, непостижимая для Лью, опять же уходила корнями глубоко в прошлое. Имея дело с этими сестрами, в любой момент можно было столкнуться с чем-то неожиданным, долго дремавшим в тихом омуте и вдруг прорвавшимся на поверхность; их реакции и предпочтения было невозможно предугадать человеку, привыкшему говорить и действовать прямолинейно.

— Из нас троих я всегда была самой консервативной, — сказала Бесс. — Я ничуть не меньше сестер любила всякие развлечения и удовольствия, но кому-то ведь надо было играть роль мальчишки в девчоночьей компании, и эта роль закрепилась за мной… Да, прикоснись ко мне вот так. Погладь по щеке. Мне так хочется, чтобы меня трогали, чтобы меня держали в объятиях. И я рада, что это делаешь ты; но только не торопись, будь осторожен. Боюсь, я принадлежу к типу людей, которые что-либо делают без оглядки, раз и навсегда. Я буду жить с тобой и умру ради тебя, но я никогда не пойму, каково это — остановиться на полпути… Да, это моя ладонь. Она тебе нравится? За последний месяц я вдоволь нагляделась на себя, и это было забавно, потому что из всех вещей в доме осталось только зеркало наверху, такое большое, что они не смогли его унести.

Лью поднялся с колен.

— Хорошо, вот с чего мы начнем: я сделаю все для того, чтобы к тебе вернулись силы и здоровье.